Аврора Флойд

Сердце капитана замерло при этом известии. Итак, человек, ссорившийся с его племянницей, был не муж ее. Ссора казалась моряку довольно естественной, когда он смотрел на нее в супружеском свете, но с другой точки зрения она наполнила внезапным ужасом его мужественное сердце и заставила побледнеть его загорелое лицо.

«Кто же это, — подумал он, — с кем это племянница моя разговаривает — поздно вечером одна, за милю от своего дома?»

Прежде, чем он успел разрешить вопрос, волновавший и пугавший его, в лесу раздался пистолетный выстрел, повторенный эхом на отдаленной горе.

Лошадь приподняла уши, сделала несколько шагов, а кучер засвистел.

— Я так и думал, — сказал он, — браконьеры! Эта сторона в лесу полна дичи, хотя сквайр Меллиш вечно грозит, что будет преследовать браконьеров, только они очень хорошо знают, что он никогда этого не сделает.

Широкоплечий, крепко сложенный моряк прислонился к рогатке и задрожал всеми членами.

— Что сказала его племянница четверть часа тому назад, когда этот человек, спросил ее: хотела ли бы она застрелить его?

— Оставьте вашу лошадь, — сказал он прерывающимся голосом. — Привяжите ее к рогатке и пойдемте со мной. Если… если… это браконьеры, мы… поймаем их.

Кучер привязал лошадь к рогатке. Он не боялся, чтобы она убежала, и оба они бросились в лес; капитан бежал по тому направлению, в котором его острый слух сказал ему, что раздался выстрел.

Луна медленно поднималась на спокойном небе, но в лесу все еще было мало света.

Капитан остановился возле беседки полуразрушенной и закрытой листьями.

— Здесь послышался выстрел, — пробормотал он. — Я мог бы присягнуть, что я стоял недалеко от этого места.

Он осмотрелся вокруг себя, но не видал никого; но целая армия могла быть спрятана между деревьями, окружающими то открытое пространство, на котором была выстроена беседка. Капитан прислушался, прижав руку к сердцу, как бы затем, чтобы утишить его шумное биение. Он прислушался с таким напряжением, как часто прислушивался на море к первому слабому дуновению поднимающего ветра; но не слыхал ничего, кроме кваканья лягушек возле беседки.

— Я присягнул бы, что выстрел был сделан здесь, повторил он. — Дай Бог, чтобы это были браконьеры. Боже мой, какой же я дурак! — пробормотал капитан, медленно обойдя беседку, чтобы убедиться, что там никто не был спрятан. — Подумаешь, будто я до сегодняшнего дня никогда не слыхал выстрела.

Он отошел на несколько шагов, все осторожно осматриваясь и все прислушиваясь, но гораздо спокойнее, чем когда он вошел в лес после выстрела.

Вдруг он остановился при звуке, который имеет на человеческое сердце какое-то таинственное и леденящее влияние. Этот звук был вой собаки. Холодный пот выступил на лбу моряка. Этот звук, всегда пугавший его суеверную натуру, был для него вдвойне ужасным в этот вечер.

— Это значит смерть! — пробормотал он, застонав. — Ни одна собака так не воет, кроме как по покойнику.

Он воротился и осмотрелся вокруг. Луна слабо светила на широкую полосу стоячей воды близ беседки, а на краю этой воды капитан увидал две фигуры, черневшиеся в летней атмосфере: фигура, лежавшая на самом краю воды, и большая собака, жалобно вывшая.

Бедному Джону Меллишу долг предписывал как хозяину сидеть на конце стола, потчивать бордоским и слушать истории полковника Мэддисона о тигровой охоте.

Может быть, к счастью, терпеливый мистер Лофтгауз хорошо знал все эти истории, знал, в каких местах надо смеяться, в каких слушать со вниманием, исполненным ужаса, потому что Джон Меллиш был очень дурным слушателем на этот раз.

Мистер Меллиш с нетерпением ждал той минуты, когда с соблюдением приличия он может уйти в гостиную и узнать, что делает Аврора в тихих летних сумерках.

Когда дверь отворили и принесли еще нового вина, он услыхал звуки фортепьяно и с радостью думал, что жена его сидит спокойно и, может быть, слушает сонаты, которые жена ректора так любила разыгрывать.

Лампу принесли прежде, чем рассказы полковника Мэддисона кончились, и когда буфетчик Джон пришел спросить, не угодно ли кофе, индийский офицер сказал:

— Да, непременно, и сигареты. В гостиной курить нельзя, Меллиш? Юбки да занавески у окон испортятся. Клара не любит, когда я курю в пасторате, и бедный Лофтгауз пишет свои проповеди в беседке, потому что он не может писать без сигарки.

Как все казалось скучным Джону Меллишу в этот вечер. Он спрашивал себя, как чувствуют те люди, у которых в семействе нет никакой тайны. Он с завистью глядел на бесстрастное лицо ректора. От него не скрывали никаких тайн. Беспрерывная борьба не раздирала его сердце; никаких ужасных сомнений и опасений не чувствовал он.