Авраам Линкольн Охотник на вампиров

У меня есть мечта, что однажды в нашей стране все же воплотится и станет основополагающим принцип, который провозглашен ее главным девизом: «Само собой разумеющаяся истина: все люди созданы равными».

Д- р Мартин Лютер Кинг-мл.

28 августа 1963

I

Авраам Линкольн видел сон.

Он смотрел на свою жертву, человека, находившегося внизу, среди толпы; смотрел, как человек уверенно руководил ими. Выбирая. Глядя на них, словно бог. Усмехаясь; наслаждаясь их беспомощностью. Но это ты, подумал он. Это ты беспомощен.

Еще мгновение. Еще мгновение, и это случится. Несколько отработанных движений. Каждый жест точен. До совершенства. Еще мгновение, после которого будет лишь сила, быстрота, смятение. Он посмотрит в черноту этих глаз и увидит, как жизнь покидает их навсегда. А потом все кончится. На этот раз.

Ему снова было двадцать пять, он был силен. Он был так силен. Все, что он перенес — все сомнения и утраты — все ради этого. Они — огонь в его груди. Они — его сила. Они — это она. Именно в это мгновение он вспомнил одну молитву. Прежде, чем все взвоет. Прежде, чем начнутся разговоры и польется кровь. Он не очень любил молиться, но эта ему нравилась:

Если мои враги стремительны — сделай меня быстрее. Если они сильны, Господь, дай мне сил увидеть их смерть. Ибо я чист. Я — справедлив. Я на стороне света.

Лезвие топора отточено до блеска. Если взмахну им как следует, то разрежу воздух. За долгие годы рукоять идеально ложилась под мощные пальцы. Каждая трещина знакома. Трудно понять, где кончается рука и начинается топор. Невозможно понять, как много…

Сейчас.

Он прыгнул с крыши и навис над своей жертвой. Тварь посмотрела вверх. Глаза почернели — от века до века. Голодные, гнутые вышли клыки. Он метнул топор со всей силы, которой владел, почувствовал, как рукоять отходит от руки, его тело все еще летит над землей. Одновременно он почувствовал взгляд одного из людей, в стороне, на периферии зрения. Лицо беспомощного человека, испуганного, не понимающего. Не понимающего, что сейчас спасают его жизнь. Я делаю это не для тебя, подумал он. Я делаю это ради нее. Он видел, как его верное орудие, вращаясь, рассекает воздух… металл-дерево, металл-дерево, металл-дерево. Он знал. В то мгновение, когда бросил его, он уже знал, что лезвие найдет свою цель. Знал звук, который последует, когда оно пройдет сквозь череп ложного бога, разрубит пополам самодовольную улыбку… разобьет мозги… закончит еще одну вечную жизнь. Он знал, потому что именно это была его цель.

Именно это всегда была его цель.

xxxxxxx

Эйб проснулся в Белом Доме, в собственном кабинете.

Он оделся и сел у маленького столика возле окна, выходящего на Южную Лужайку. Поздний август, начиналось прекрасное утро.

Хорошо снова оказаться в Вашингтоне. Записывая эти слова, испытываю странное чувство, но это, полагаю, объясняется волнением от начала столь знаменательного дня. Похоже, он изменит историю. Я лишь уповаю на то, что он запомнится лишь как день победы разума, но не торжества насилия, как многие предполагают (а иные — надеются). Еще нет и восьми, а я уже вижу толпы людей, идущих через Эллипс к Монументу Вашингтона. Сколько же их? Кто выступит, и как они воспримут его речь? Это мы узнаем через несколько часов. Мне бы хотелось, чтобы для этого выбрали другое место. Признаюсь, я испытываю неловкость, что мне придется стоять рядом с этой штуковиной. Также меня удивляет, что я счел совершенно нормальным проснуться в собственном кабинете. Но это правильно. Здесь, в этом кабинете, я создал то, что сделало этот день возможным. И еще, нужно не забыть поблагодарить президента Кеннеди за приглашение.

II