Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II

Пепис, не сводивший с короля глаз, был поражен, насколько тот «брызжет энергией». После стольких лет лишений почти неправдоподобный поворот судьбы, казалось, добавил Карлу чисто мышечной силы. Похоже, даже простое движение'доставляло ему радость, и он часами мерил шагами палубу. Карл был настолько поглощен чувствами, что даже не пытался взяться за штурвал, а ведь раньше он ни за что не упустил бы такой возможности. Но сейчас возбужденный ум то и дело возвращал его в прошлое, особенно в самые драматические моменты жизни, и он рвался поведать о них — например, о сражении при Уорчестере — окружающим, среди которых был и Пепис. В момент триумфа память возвращала Карла к временам, когда он испытывал постоянный страх, когда его стопы были разбиты в кровь, когда ему приходилось то и дело переодеваться в чужое платье и все время что-то придумывать. Король вспоминал, как он был вынужден прикинуться слугой, как провел кузнеца, когда тот перековывал лошадь Джейн Лейн, как одурачил кухарку, объясняя свое неумение справиться с вертелом. Славные все это, конечно, истории, и Пепис слушал их в оба уха, отвлекаясь лишь на королевских спаниелей. 25 мая в девять утра впередсмотрящий «Ройал Чарлза» увидел английский берег. Судно там отшвартуется лишь через шесть часов, а пока Карл с братьями убивал время, отдавая должное обильному завтраку из свинины, горохового пудинга и вареной говядины. Покончив с трапезой, король облачился в темное одеяние, на котором по контрасту выделялось алое перо на шляпе. В три часа пополудни он перешел на адмиральский катер и вскоре ступил на землю, которую наконец-то мог назвать своей. Для огромной толпы, чьи приветственные возгласы почти полностью заглушал гром корабельных орудий, возвращение короля было моментом одновременно и торжественным, и радостным. Собравшиеся с благоговением наблюдали, как Карл опускается на колени и возносит благодарность Всевышнему за чудесное возвращение на престол. Именно так и следовало себя вести. Для большинства зрителей в этой сцене заключались смирение и готовность склониться перед волей провидения, но был в ней и иной намек. Годы правления людей, называвших себя праведниками, ни на йоту не приблизили англичан к Новому Иерусалиму. «Святые», добившись власти, повели себя вполне по-человечески. А теперь у нации появился законный король — посланник Бога на земле, священная личность, которой издревле дарована мистическая сила исцелять людей, а также глава церкви, являющей собою в глазах многих завершенное воплощение протестантизма в его английской ипостаси.

Закончив молитву, король встал и направился к коленопреклоненной фигуре генерала Монка. Приглашая своего политического спасителя распрямиться, Карл расцеловал его в обе щеки и под крики толпы «Боже, спаси короля» обратился к нему просто и трогательно: «Отец!» Затем пришел черед мэра Дувра. Он твердым шагом подошел к Карлу, остановился и передал ему свой жезл и роскошную, в кожаном переплете и золотом шитье Библию. Карл с достоинством и величайшим тактом принял Книгу и произнес: «Нет ничего для меня в мире дороже».

Далее королевская процессия двинулась в Кентербери, где впервые дали о себе знать проблемы, связанные с восшествием на трон, ибо тут-то как раз Монк и передал Карлу список лиц, чьи услуги, по его мнению, должны быть вознаграждены членством в Тайном Совете. Сложив лист бумаги пополам и сунув его в карман, Карл сказал Монку, что всегда готов воспользоваться его советом, если только он «не противоречит (его) принципам». К сожалению, ознакомившись с документом, Карл обнаружил, что Монк включил в список около сорока пресвитериан — бунтовщиков-ветеранов и только двух роялистов. Поскольку Карл, в чем он отдавал себе полный отчет, все еще сильно зависел от генерала, принять решение оказалось делом чрезвычайно трудным, и в конце концов сколь важная, столь и неприятная миссия разочаровать великого человека выпала Хайду. Из Кентербери королевская процессия переехала в Рочестер, а оттуда в Депифорд, где король с превеликим удовольствием наблюдал, как сотня юных девиц, одетых в белое, с голубыми шарфами на шее устилали ему путь цветами. 29 мая — в день своего тридцатилетия — король готов был к триумфальному въезду в столицу.