Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II

Но теперь заподозрили друг друга в нечистой игре настоящие конспираторы. События развивались с устрашающей быстротой, в них были втянуты первые лица государства, и Тонг опасался, что Оутс бросит его одного, превратив в посмешище и беззащитную жертву. Иное дело, если удастся заставить Оутса поклясться в присутствии какого-нибудь важного лица, что его сведения верны. Тогда все в порядке. В конце концов Тонгу удалось вырвать из Оутса согласие, а важным лицом оказался не кто иной, как сэр Эдмунд Берри Годфри, неустрашимый герой в борьбе с «большой чумой». Сообразив, какими последствиями чревато дело, о котором толкуют пришедшие к нему люди, Годфри, хотя и чрезвычайно неохотно, согласился выслушать их показания под присягой. Оутс продолжал вдохновенно фальсифицировать компромат на католиков, и Тайному Совету пришлось-таки принять дело к рассмотрению. Пребывающий в явном раздражении Карл открыл слушания, передал содержание своей встречи с Тонгом и распорядился принести письма. Все присутствующие нашли их явной фальшивкой, а когда перед членами Совета появился сам Тонг, он показал себя таким никудышным свидетелем, настолько путался в показаниях, что Карл быстро закрыл заседание и с легким сердцем уехал в Ныомаркет. Реакция его была естественной, но в тактическом плане, как выяснилось, оказалась ошибкой: пока король и герцог Йоркский наблюдали за скачками, для дачи показаний был вызван Титус Оутс, и предстал он перед самыми слабыми и неопытными из оставшихся в Виндзоре членов Совета. Вот когда Оутс пережил первый миг триумфа. Наконец-то он призван на политический Олимп! Дни безвестности, дни позора позади. В его слова вслушиваются самые большие люди страны. Прежде всего Оутс поклялся на Библии говорить правду, и одну только правду, а затем, используя всю мощь и модуляции своего густого голоса, заговорил о католических заговорах и изменах, приправляя свои фантазии убедительными на первый взгляд деталями. Два или даже три часа Оутс отвечал на вопросы, ему то верили, то не верили, но в общем на членов Совета явно производили впечатление его «выдающаяся память, уверенность в себе и находчивость». Никого не смутили даже письма-фальшивки. Когда их развернули и начали показывать Оутсу строку за строкой, тот легко определил авторство (что неудивительно, ибо он сам написал все пять), а в ответ на вопрос, отчего почерк столь не похож на обычный почерк предполагаемых корреспондентов, беззаботно ответил, что иезуиты всегда прибегают к такой уловке — нарочно меняют начертание букв. Первоначальные колебания, которые были у членов Совета, все больше уступали место убежденности, что против его величества действительно зреет опасный заговор. Им нечего было возразить против утверждений Оутса, будто короля собираются убить, а Лондон спалить во второй раз, что под ружье станут как один 20 тысяч католиков и перережут горло 100 тысячам протестантов. В ту же ночь иезуиты, названные Оутсом, были арестованы, а Карл по просьбе членов Совета спешно отбыл из Ньюмаркета в Лондон.

Занимая председательское место, Карл твердо пообещал себе не поддаваться страху и паранойе. Когда все в истерике, тем более важно сохранять хладнокровие, и он будет преследовать иезуитов, чьи имена назвал Оутс, лишь в том случае, если факты, свидетельствующие против них, окажутся неопровержимыми. Самого обвинителя Карл быстро поймал на мелких несоответствиях, но неожиданно Оутсу улыбнулась удача. Членов Совета заинтересовал некий Эдвард Коулмен, секретарь герцога Йоркского, а впоследствии и герцогини Йоркской. Бывший протестант, перекрестившийся в католическую веру, он якобы был вовлечен в предполагаемый заговор. Этого человека Оутс даже не знал, но оказался в своей стихии, поведав душераздирающие истории об активном участии мистера Коулмена во всех этих делах, и особенно о его переписке с мистером Ла Шезом, исповедником французского короля. Оутс добавил, что, если как следует покопаться в бумагах этого господина, выяснится такое, что может стоить ему головы.

Иезуиты, названные Оутсом, предстали перед Советом и легко опровергли выдвинутые против них обвинения, но бумаги Коулмена было действительно решено проверить. На это понадобится время — время, которое, с точки зрения нетерпеливого Карла, можно с большим толком провести в Ньюмаркете, и он вернулся на скачки, заметив перед отъездом при встрече с французским послом, что не думает, будто под обвинениями есть хоть какие-то основания, а сам Оутс — «дурной человек». Другим Оутс тоже не понравился. Яков назвал его мошенником, а Ивлин писал, что это «наглый и в высшей степени несдержанный тип». Тем не менее все им сказанное нуждалось в «чрезвычайно тщательной», по словам самого Карла, проверке, ибо он отдавал себе отчет в том, что «любая промашка Совета будет сразу же использована в палате общин».