К тому же после смерти Генриетты Анны она осталась безо всякой опеки и, происходя из семьи, насколько родовитой, настолько и обнищавшей, понимала, что теперь ей самой придется предпринимать какие-то решительные шаги, иначе и о положении, и о преуспеянии можно забыть. А претендовать на то и другое, считала Луиза, она может уже по праву рождения и поэтому затеяла хитроумную игру, которая должна была принести желаемый результат. В этой игре у нее было одно большое преимущество — современники находили Луизу де Керуаль несравненной красавицей. У нее были матовая кожа, темные волосы и, по словам Ивлина, «простодушное детское личико». Эти природные дары Луиза тщательно развивала, подражая манерам самых утонченных дам при дворе короля Людовика XIV В общем, она была, как тогда любили говорить, прекрасна. Менее всего поведение Луизы отличалось естественностью и непосредственностью, но она настолько овладела искусством нашептывать своим слабым и томным голоском элегантные банальности, надувать губки, вздыхать и устало откидывать головку, как героиня какого-нибудь модного романа, что производила именно то впечатление, какое хотела. Иное дело, что за этой маской всегда скрывалась надменная, хотя и без гроша в кармане, дама, твердо вознамерившаяся занять достойное положение в мире, дама, равно ценящая и роскошь королевской жизни, и ее денежное выражение.
Со всевозрастающим изумлением английский двор наблюдал, как очарованный король гоняется за женщиной, которая упорно отказывается ему уступить. Но если англичане заключали пари, сколько еще она продержится, то у французов появился иной, более серьезный интерес. Похоже, если есть нужда проникнуть в тайные замыслы Карла, то лучшего шпиона, чем эта дама, не найти; правда, как сообщал в Париж французский посол, «король вопреки слухам к ней еще не ходит». И пройдет более полугода, прежде чем эта в общем-то пресная, расчетливая красавица допустит Карла в роскошные апартаменты, которые были ей выделены в Уайтхолле. Но уж после того как двери их открылись, Карл заходил к Луизе дважды на день, бдительно следя, чтобы каждое ее желание выполнялось немедленно и беспрекословно.
Так продолжалось до осени 1671 года, когда во время одного из приемов во французском посольстве Луиза вдруг почувствовала приступ тошноты. Убежденные в отличном качестве своего стола, французы торжествующе заключили, что Луиза беременна. Добрую весть немедленно сообщили Людовику, что и неудивительно — в последние месяцы Версаль только об этом и думал. Один из королевских министров написал в Лондон, что король чрезвычайно доволен полученным известием и ждет новых сообщений. Слух, разумеется, оказался ложным, и тогда влиятельные соотечественники начали оказывать на Луизу нешуточное давление. Они требовали, чтобы она ради благополучия своей страны пожертвовала женской честью.
С ней имел конфиденциальную беседу французский посол, а обаятельный и искушенный Сент-Эвремон бросил на решение этой проблемы свой немалый литературный дар, мягко намекая Луизе, что по сравнению с бесспорными преимуществами капитуляции радости самообслуживания нездоровы и даже аморальны. «Так что, не слушая голоса гордости, уступи восторгу искушения». Но все это ни к чему не приводило, и тогда приближенные короля перешли к решительным действиям. Леди Арлингтон прямо заявила Луизе, что выбор у нее простой и ясный: либо стать любовницей короля, либо удалиться в монастырь. Высказавшись таким образом, леди Арлингтон действовала далее с решительностью героини комедии времен Реставрации.
Она отправилась к французскому послу, и они совместно выработали план. Надвигалась осень, когда король обычно отправлялся на скачки в Ныомаркет. Что может быть естественнее, чем пригласить его на ужин в расположенный неподалеку роскошный особняк Арлингтонов? Само собой разумеется, приглашение получит и посол, и хозяева будут рады, если он возьмет с собой Луизу. За развитием событий наблюдал вездесущий Ивлин. Не однажды, а изо дня в день, отмечает он, Карл заходит к Арлинг-тонам и после застолья проводит несколько часов в обществе мадемуазель Керуаль. Королю явно хочется «угодить ей, и, судя по всему, эти маленькие знаки внимания, за которыми скрывается большое чувство, эта щедрость великого монарха не оставляют ее равнодушной. Все мы надеемся, — продолжает Ивлин, — что мадемуазель будет вести себя так, что эта близость сохранится и вытеснит все остальное».