Август

В свои четырнадцать лет я уже считала себя женщиной — во всяком случае, так меня научили думать. Я обучалась у Атенодора, была дочерью императора и скоро должна была выйти замуж. Со всеми я держала себя учтиво и отстраненно, пока эта учтивость и отстраненность не стали моей второй натурой; у меня не было никаких дурных предчувствий относительно той жизни, в которую я вступала.

Марцелл по-прежнему оставался мне чужим; когда он вернулся из Испании, мы, как и раньше, изредка обменивались ничего не значащими фразами. Приготовления к свадьбе шли своим чередом, как будто нас это совсем не касалось. Теперь-то я знаю, что на самом деле так оно и было.

Свадебная церемония была выдержана в старинном духе: сначала Марцелл вручил мне в присутствии свидетелей подарок — шкатулку из слоновой кости, инкрустированную перламутром, которую он привез с собой из Испании; я приняла ее, произнеся ритуальные слова. В ночь перед свадьбой в присутствии Ливии, Октавии и Марка Агриппы я попрощалась со своими детскими игрушками и поднесла те из них, что могли гореть, в дар богам; вечером того же дня Ливия, взяв на себя роль матери, заплела мне волосы в шесть кос, знаменующих собой мое превращение в женщину, перевязав их тесьмою из белой шерсти.

Все время церемонии я была как во сне. Гости и родственники собрались во дворе, жрецы произнесли положенные по случаю слова, затем мы подписали пергаменты, свидетели их заверили, и мы обменялись ими; после этого я произнесла фразу, связывающую меня узами брака с моим мужем. Позже тем же вечером, после пира, Ливия и Октавия, согласно обычаю, облачили меня в тунику невесты и проводили в опочивальню Марцелла. Трудно сказать, чего я ожидала.

Марцелл сидел, зевая, на краю постели; свадебные цветы были беспорядочно разбросаны по полу.

— Уже поздно, — сказал Марцелл и добавил с той интонацией, с какой говаривал со мной еще ребенком: — Пора в постель.

Я легла рядом с ним; должно быть, меня била дрожь. Он еще раз зевнул, затем повернулся на другой бок и через мгновение уже спал.

Так началось мое супружество, и за два года, что оно продолжалось, мало что изменилось. Как я уже говорила выше, Марцелла я почти не помню, и это неудивительно.

V

Письмо: Ливия — Октавию Цезарю в Испанию (25 год до Р. Х.)

Ливия шлет свои сердечные приветствия мужу. Я выполнила все твои указания: дочь твоя замужем и все у нее в порядке. Я тороплюсь поскорее разделаться с этим сообщением, чтобы перейти к тому, что волнует меня гораздо больше: состоянию твоего здоровья. Я слышала (не спрашивай меня, из каких источников), что оно внушает более серьезные опасения, чем ты дал мне понять; поэтому только сейчас я начинаю понимать причину той поспешности, с которой ты позаботился о том, чтобы дочь твоя была благополучно замужем, и мне вдвойне стыдно за то, что я сопротивлялась этому браку. Я сожалею об огорчении, которое не могли не принести тебе мои возражения. Смею тебя уверить, что от моей обиды не осталось и следа и что гордость за наш брак и чувство возложенного на нас долга заставило меня наконец забыть свои честолюбивые мечты относительно моего собственного сына. Ты прав — Марцелл носит имя всех трех родов: Клавдиев, Юлиев и Октавиев, в то время как мой Тиберий — только одного, Клавдиев. Как всегда, твое решение оказалось самым мудрым — я иногда забываю, что наша власть совсем не так прочна, как может показаться.

Я умоляю тебя поскорее покинуть Испанию. Совершенно очевидно, что тамошний климат способствует приступам лихорадки, которым ты так подвержен, и что в этих варварских краях невозможно рассчитывать на надлежащий уход. В этом со мной соглашается и твой врач и добавляет свое авторитетное мнение к моему страстному призыву.

Марцелл вернется к тебе через неделю. Октавия передает тебе сердечный привет и просит присматривать за ее сыном; твоя жена тоже шлет свои наилучшие пожелания вместе с молитвами о твоем скорейшем выздоровлении и о благополучии своего сына Тиберия. Пожалуйста, возвращайся в Рим.

VI

Письмо: Квинт Гораций Флакк — Публию Вергилию Марону в Неаполис (23 год до Р. Х.)