Август

— Это он, — повторила я с дрожью в голосе. — Это мой господин, о котором я тебе рассказывала, тот, за которым я присматривала в детстве.

Квинт еще раз взглянул на него, потом взял меня за руку и подвел ближе к улице, по которой двигалась процессия. К этому времени вокруг уже собралась толпа горожан, заметивших ее приближение.

У меня и в мыслях не было заговорить с ним, но, увидев его так близко, я уже не могла сдержать нахлынувших на меня воспоминаний.

— Тавий, — сказала я еле слышно, почти шепотом, когда он проходил мимо; и вдруг тот, к кому я вовсе не собиралась обращаться, остановился и в изумлении поглядел на меня. Потом, жестом повелев своей свите оставаться на месте, он направился ко мне и спросил:

— Ты что-то сказала, старая женщина?

— Да, господин, — ответила я. — Прости старуху.

— Ты произнесла имя, которым меня звали в раннем детстве.

— Я Гирция; моя мать была твоей кормилицей, когда ты жил в Велитрах. Ты, наверное, не помнишь.

— Гирция, — сказал он и улыбнулся. Затем он подошел поближе и окинул меня долгим взглядом; лицо его было в морщинах, щеки впалые, но я все равно узнала в нем моего мальчика, — Гирция, — повторил он и тронул меня за руку. — Я помню. Сколько лет, сколько лет…

— Больше пятидесяти, — сказала я.

Тем временем к нам приблизились некоторые из сопровождавших его сенаторов; он подал им знак удалиться.

— Пятьдесят лет, — задумчиво промолвил он. — Что принесли тебе они?

— Я воспитала пятерых детей, трое из которых и посейчас живы и на судьбу не жалуются. Муж мой был хороший человек, и жили мы, ни в чем не нуждаясь. Боги прибрали мужа к себе, а теперь и мне недолго осталось ждать.

— Среди твоих детей были ли дочери? — спросил он, бросив на меня пытливый взгляд.

«Странный вопрос», — подумала я про себя и сказала:

— Нет, мой господин, судьба одарила меня сыновьями.

— Почитают ли они тебя?

— Да, почитают.

— Тогда жизнь твоя удалась, — сказал он. — Может быть, она была даже лучше, чем ты думаешь.

— Я готова следовать воле богов, когда бы они ни призвали меня к себе.

Он кивнул, и лицо его омрачилось.

— В таком случае тебе повезло больше, чем мне, сестрица, — сказал он с какой-то странной горечью, причину которой я не поняла.

— Но ты ведь не такой, как другие, — в домах простых селян твое изображение охраняет очаг; его можно встретить на перекрестках и в храмах. Как можешь ты быть Несчастлив, когда тебя почитает весь мир?

Он ничего не ответил, лишь молча взглянул на меня; затем повернулся к Квинту, стоявшему рядом, и сказал:

— А это, должно быть, твой сын — он очень похож на тебя.

— Это Квинт, — ответила я, — Он управляющий имениями Атия Сабина в Велитрах. С тех пор как я овдовела, я живу там с ним и его семьей. Они хорошие люди.

Некоторое время он задумчиво оглядывал Квинта, а затем произнес:

— У меня никогда не было сына. Одна лишь дочь и Рим — вот и все.

— Все люди — твои дети, — сказала я.

Он улыбнулся:

— Я думаю, сейчас я бы предпочел иметь троих сыновей и прожить свою жизнь, окруженный их заботой.

Я не знала, что на это сказать, и потому промолчала.

— Господин, — обратился к нему мой сын, дрожа от волнения, — мы простые люди, господин, и жизнь наша простая. Я слышал, сегодня ты будешь выступать в сенате, делясь с миром своей мудростью и опытом. По сравнению с тобой наша доля совсем незавидная.

— Квинт — так, кажется? — спросил он.

Мой сын кивнул.

— Так вот, Квинт, сегодня с высоты своей мудрости я должен посоветовать — нет, дать указание сенату забрать от меня то, что я любил больше всего на свете.

На мгновение в глазах его вспыхнул огонь, но тут же черты его смягчились, и он сказал:

— Я дал Риму свободу, которой лишь я один не могу воспользоваться.

— Ты так и не нашел свое счастье, хоть и принес его другим, — сказала я.

— Так сложилась моя жизнь, — ответил он.

— Надеюсь, и тебе улыбнется судьба.

— Благодарю тебя, сестрица. Может быть, я могу тебе чем — нибудь помочь?

— Мне ничего не надо, — ответила я. — И сыновьям моим — тоже.

Он кивнул головой и сказал:

— Ну что ж, пора идти выполнять свой долг.

Долгое время он молчал, не делая попыток уйти.

— Мы все — таки встретились, как и обещали друг другу много — много лет назад.

— Да, господин.

Он улыбнулся:

— Раньше ты звала меня Тавием.

— Тавий, — сказала я.

— Прощай, Гирция. На этот раз мы, пожалуй…

— Мы, пожалуй, больше уже не встретимся, — договорила я — Я еду в Велитры и уже не вернусь в Рим.

Он молча кивнул, затем приложился губами к моей щеке и медленной походкой спустился вниз по улице, где ждали его сопровождающие.

Я продиктовала это моему сыну Квинту за три дня до сентябрьских ид. Я рассказала об этих событиях ради моих сыновей и их детей, ныне здравствующих и еще не рожденных, чтобы, пока существует наш род, они знали, кто были их предки в том мире, что называется Римом, в те стародавние времена.

II

Дневник Юлии, Пандатерия (4 год после Р. Х.)