Август

— Это ещё почему? — не соглашается Йоаким. — Они что, вот так и уведут моего собственного быка?

Август:

— Да заплачу я за него.

— Заплачу, заплачу! А Кристофер, значит, пусть делает, что хочет?

— Заплачу! — подхватывает и Поулине. — Сперва надо спросить у нас, хотим ли мы продавать быка.

Август:

— Куда важней, Поулине, спасти людей от голодной смерти.

— Нет, — перебивает его Йоаким, — в Поллене дело зашло чересчур далеко!

— Всё можно изменить, если ты выйдешь с неводом, — говорит Август. — Думаю, ты так и сделаешь!

Йоаким:

— Во всяком случае, попытаюсь.

— Когда? Сейчас?

— Да прямо сегодня. Пошли со мной, люди!

XVIII

А вот Эдеварт не стал выходить с неводом. Выйди он, быть бы ему самым сильным в рыбацкой артели, но Йоаким настоял на том, чтобы Эдеварт оставался дома и караулил усадьбу и хлев. Поди знай, какая лихая компания может ещё к ним нагрянуть.

За своё легкомыслие Августу пришлось расплачиваться новым приступом болезни. Его идея относительно невода, его тяжкие раздумья о том, как бы уговорить людей, сломить их сопротивление, не стоили ему особого труда, для него это было сущей ерундой. Даже и то обстоятельство, что он послал Теодора с телеграммой от имени старосты Йоакима Андреасена, труда не стоило. Зато холод и сырой воздух опять подорвали его здоровье.

— Ну, что я говорила! — ворчала Поулине.

— Ты говорила, он говорил, все говорили, уж молчала бы ты лучше, Поулине, — ворчал Август в ответ. Он был обескуражен, он был крайне огорчён возвращением болезни, это отрывало его от всяких дел, которые он хотел уладить, и грозило повторением приступов кашля, тягостных ночей, а главное, необходимостью вымаливать капли, которые Эдеварт берёг как зеницу ока.

— Молчала бы ты лучше, Поулине! — говорил Август. — Как бы, по-твоему, уладилось дело, не встань я с постели и не наведи порядок? Тогда б у тебя в хлеву с каждым днём становилось на одну животину меньше.

Поулине фыркала:

— В конце концов, в этой стране есть ещё ленсман и вообще правительство.

— Нету, — устало отвечал Август, раздосадованный её упрямством. — А теперь ты должна как можно чаще приносить мне кружку кипятка. Я буду его пить.

О, Август был человек стойкий, упрямый и стойкий, он желал пить крутой кипяток, чтобы как следует пропотеть.

Он снова вспомнил о своём плане учредить в Поллене ярмарку и обсуждал эту идею с Эдевартом. Август возлагал большие надежды на тир и собирался закупить целую партию ружей и револьверов, которые можно выдавать напрокат либо просто продавать, чтобы молодёжь научилась обращаться с оружием.

— Если б я не успевал выстрелить первым, — говорит он, — меня б уж давно на свете не было.

Эдеварт кивает в ответ.

— Так что в этом я разбираюсь. Но вот насчёт тира... будем брать крону за входной билет, а за патроны отдельно. И пусть они ещё платят за обучение, мы ведь в своё время тоже учились стрелять. А ещё мы могли бы соорудить хорошую карусель, я объясню тебе, как она устроена.

Эдеварт опять кивает.

— Дай мне подумать, что нам ещё нужно. Как насчёт канатных плясунов?

— Годится, — говорит Эдеварт.

— Значит, нужен канат. У Поулине в лавке есть тонкий и есть толстый. Ты же знаешь, я много чего умею, а вот этому искусству так и не выучился. Но можно научить мальчишек, вон мальчишки у Каролуса — им ведь уже достаточно лет, их я и натаскаю.

— Думаешь, они согласятся? — спрашивает Эдеварт.

— А почему бы им не согласиться?

— Потому, что Ане Мария не позволит. Она трясётся над ними не знаю как.

— Так я ж ничего плохого им не сделаю.

— А если они упадут?

— Никуда они не упадут. Мы начнём обучение над самой землей. В конце концов это я сосватал ей мальчишек, им только на пользу пойдёт, если они чему-нибудь выучатся. А что ты скажешь насчёт бокса, как в Англии и в Америке, — такая распрекрасная штука. Но здесь об этом нельзя и думать, мы ещё не такие цивилизованные.

Август ни минуты не сомневался в том, что его ярмарка станет большим развлечением для молодёжи. Он вспоминал и вспоминал всевозможные аттракционы, например лотерею, недоставало только обезьяны. А вот о торговле и товарах, которые следовало продавать и покупать на ярмарке, он вообще не упоминал.

И всё время, лёжа в постели, он ждал вестей из залива. Какой они взяли курс, то ли вдоль побережья на запад, то ли прямо на север, к острову Фуглё. Он начал потеть от своего лечения кипятком, обмяк, потерял аппетит, ещё больше исхудал, но голова у него работала как прежде.

— Ещё немного, — сказал он Эдеварту, — и мы получим вести от наших рыбаков. У Йоакима лёгкая рука, я рад, что отправил его туда. Если даже он загородит не больше двух-трёх тысяч мер сельди, впрочем, не буду преувеличивать, скажем, пятьсот или даже двести, то и тогда это будет благодать Божья для каждого рыбака. Сколько их вышло-то? Эдеварт не знал.

— А когда они вышли?

Эдеварт и этого не знал, надо подумать.

— Ну ты вообще ничего не знаешь.

Эдеварт грузно сидел рядом и отнюдь не был согласен с Августом, а у того поднялась температура, и товарищ его раздражал. Презрительно фыркнув, он сказал без обиняков: