Авдеенко Избранные произведения в 2-х томах. Т.2 Повести; рассказы

Самолет с черным крестом на брюхе шел совсем низко, оставляя за собой курчавый, дымный след. Я решил, что он врежется в гору, но он не врезался, а словно через силу взмыл вверх и на полпути к облакам взорвался, ярко и внезапно. И тела летчиков кувыркались в разные стороны.

Я закричал: «Ура!» И пусть Любка подумала, что меня разбомбило, и выскочила из щели. Но страх умер. И я едва сдерживал слезы радости.

В наш дом бомба не попала. Но она упала рядом, у сливы, где всегда была привязана дворняжка Чушка. И от сливы не осталось ничего. Просто голое, как колено, место. Крышу дома сорвало, исчезла и стена. И наша кухня стояла раскрытая, точно чемодан без крышки. Штукатурка и в первой, и во второй комнате покрыла пол толстым грязным ковром. Покореженные кровати были отброшены взрывной волной к противоположной стене, пух от перины еще кружился по комнате и возле дома.

Квартира Ковальских пострадала меньше. Если не считать исчезнувшей крыши, то у них только повылетели стекла да стены, всего лишь в нескольких местах, были порваны осколками. Один из осколков, величиной с пятак, пробил затылок и горло Беатинс Казимировне. Она умерла мгновенно, не успев даже закрыть глаза.

Мы трое стояли возле кровати, на которой вся в крови лежала Беатина Казимировна, и не знали, что же делать, потому как зенитки еще стреляли и самолеты гудели в воздухе, хотя больше и не бомбили.

— Кто здесь живой? — вошла баба Кочаниха.

Увидев Беатину Казимировну, запричитала:

— Матерь божья, царица небесная… Что же деется? Возле моей калитки гречанка убита…

— Какая гречанка? — не поняла Любка.

Старая… Что с корзинкой ходила. Одна голова-то и уцелела. Господи, где там мой дед? — схватилась рукой за лицо, перекрыв рот, и долго-долго качала головой.

Любка хотела пощупать пульс.

Ванда сказала:

— Зачем? И так видно.

И опять заплакала навзрыд. Рыдание Ванды вывело бабку Кочаниху из забытья. Она воскликнула:

— Вы же горите, дети!

Оказалось, горит сарай. Трухлявый и маленький, которым никто никогда не пользовался и даже не складывал туда хлам. Но сарай примыкал к стене дома, и ясно, что огонь нужно было тушить.

На счастье, бочка была полна дождевой воды, застарелой, в которой плавали виноградные листья и головастики. Мы таскали ведрами воду. Баба Кочаниха заливала ею огонь. Обгорелые доски фыркали и шипели.

Красинин прибежал с топором. Принялся рубить стойки, так было разумнее всего преградить путь огня к дому.

Потом я увидел мать. Вначале она была белой, как молоко. А немного позднее лицо у нее раскраснелось. И она беззвучно плакала и как-то так, между делом, выбирала из дому вещи…

От кого она узнала там, в столовой, что бомбы упали на улице Красных командиров, не ведаю. Может, она просто почувствовала это, догадалась… Может, накануне ей снились плохие сны, в которые она так верила. Мать есть мать.

Я старался не смотреть на нее. Я думал о ящике в подвале, где хранятся патроны, гранаты, ракетница. Думал о том, что я напрасно собирал все это. Жаль, очень жаль! Но завтра я не убегу на фронт, потому что детство мое сегодня кончилось…