Авдеенко Избранные произведения в 2-х томах. Т.2 Повести; рассказы

Через пролом в стене шмыгнул из развалин и забился в угол. Пыль оседала медленно. И от нее першило в горле. А бомбы свистели, и земля дрожала очень сильно. Когда же пыль поредела и бомбы стали выть далеко, как шакалы, хотя зенитки и продолжали надрываться изо всех сил, и увидел, что сижу невдалеке от белого, точно присыпанного мукой, сейфа. И какой-то мужчина, смачно матерясь, пытается взломать его.

«Мародер!»

Я издал нечеловеческий возглас и ринулся вперед…

Возможно, он принял меня за сумасшедшего или пивной насос за пулемет, но он убегал до самого телеграфа, пока мы не наткнулись на дежурных из местной противовоздушной обороны.

Потом выяснилось, что это вовсе не мародер, а даже очень хороший человек, который пекся о важных документах и, не дождавшись отбоя, поспешил в развалины. Верно, он был сильно близорук и слаб сердцем. И ему при мне сделали какой-то укол, чтобы он пришел в себя после кросса, который я ему устроил.

Весельчаки-дежурные утверждали, что он принял меня за немецкий десант.

Бидон с похлебкой куда-то пропал. В пивной я его не нашел. Так окончилась проверка силы моего духа…

6

— Ванда дома?

Я впервые стучался в дверь к Ковальским. Мы всегда встречались с Вандой в саду, но сегодня она почему-то не приходила. И Любка заставила меня одеться во все новое, умыться, причесаться и, волнуясь, взойти на эти ступеньки.

Беатина Казимировна вздернула брови, она была поражена, но, видимо, приятно. Во всяком случае, она серьезно улыбнулась. И сказала мне, как взрослому:

— Пройдите.

Но ступил я, точно годовалый ребенок, неуклюже, зацепился за половик, едва не шлепнулся. И кукла сказала: «Ма-ма».

Она была у меня за спиной, обернутая в хрустящую слюду. Очень красивая. В новом платье, сшитом Любкой из голубого крепдешина.

В квартире пахло табаком. Беатина Казимировна курила.

— Ванда! — громко позвала она.

Молчание.

— Ванда! К тебе пришли. — Беатина Казимировна повысила голос.

Ванда показалась в другой комнате. Остановилась на пороге. Недовольная, с красными заплаканными глазами.

— Чего? — спросила глухо и неприветливо.

Я хотел, чтобы все скорее кончилось, и поэтому не стал дольше прятать руку за спиной. Протянул Ванде куклу и протарахтел, как меня учила Любка:

— Ванда, поздравляю тебя с днем рождения. Желаю здоровья, успехов в учебе, счастья в жизни. Прими подарок!

Но Ванда не приняла, а залилась жгучими слезами и убежала. Я готов был провалиться в подвал. Тем более что там стоял мой драгоценный ящик, а возле него я чувствовал бы себя увереннее, чем здесь.

Беатина Казимировна взяла у меня куклу и очень собранно сказала:

— Спасибо, Степан. Кукла очаровательная. Как ты ее назвал?

— Я об этом не думал…

— Хорошо, Степан. Садись на стул, посмотри журналы. Ванда сейчас придет.

Бсатина Казимировна унесла куклу в другую комнату и плотно прикрыла за собой дверь.

Не помню, какие лежали на столе журналы, но на одном из них был нарисован пузатый Геринг, который смотрел в небо, и вместо облаков над ним витала петля. Все было угадано правильно!

Ванда вышла. Она была одета уже в другое платье, сшитое из черной материи, тонкой, кажется шелковой, с выбитыми сложными рисунками внизу и на груди. На этот раз она была приветлива и держала куклу очень бережно.

— Мы назовем ее Инна, — сказала Ванда.

Так звали ту девочку, которая мне нравилась и которая уехала к папе в Архангельск.

— Как хочешь, — согласился я.

И это немножко разочаровало Ванду. Но когда мы вышли во двор, она все же не стерпела:

— Что-то давно ты не хвастался письмами из Архангельска!

— Ванда встала сегодня не с той ноги, — заметила Беатина Казимировна. Она еще не закрыла за нами дверь.

Ванда повела плечиками. Побледнела. Девчонка-злючка! Даже ноздри расширились.

Мы молчали на скамейке долго. Наверное, с полчаса. Потом я не вытерпел и решил открыться:

— Хочешь, сегодня Красинину в сад гранату бросим?

Она повернула ко мне голову, нацелилась, словно собиралась расстрелять. И твердо сказала:

— Хочу.

— Вечером, когда стемнеет…

— У тебя есть граната?

— Да. И запалы есть.

— Шутишь.

— Нет. Поклянись мамой и папой, что никому не скажешь.

Эта была самая страшная клятва.

— Клянусь, — сказала она.

— Нет. По всем правилам.

— Клянусь мамой и папой, что никому никогда не скажу о том, что узнаю от Степана.

Я повел ее в подвал. И открыл тайну ящика.

— Здесь целый склад! — удивилась она. — Зачем тебе столько?

— Так нужно…

Тогда она шепотом сказала:

Клянись мамой и папой, что никогда никому не выболтаешь.

Я поклялся.

— Хорошо, — удовлетворилась Ванда. — Знаешь, почему я поссорилась сегодня с мамой?

— Нет.

— Она не разрешала надеть мне это платье. Правда, несправедливо? Ведь сегодня мой день рождения.

— Взрослые судят по-своему.

— Я с ней часто ссорюсь, — сказала Ванда.

Когда мы вылезли из подвала, платье Ванды было в пыли и в паутине. И я тоже был весь в паутине. И за кустами мы долго очищали друг друга.