Аватары тьмы

По профессии учитель оказался врачом — это была его основная работа, а всё свободное время он посвящал деятельности, которую любой образованный человек счёл бы эзотерической практикой, но Андрей был детдомовским ребёнком, понятия не имевшем ни о чём подобном, и поначалу называл то, чем занимался с Василием Семёновичем, светомузыкой.

Мальчишка давным-давно понял, что может видеть и чувствовать больше других, но об этом лучше помалкивать: избежишь насмешек, ярлыка «псих», да и вообще здоровее будешь. Поэтому предупреждать его, чтобы не болтал, было излишним, Андрей и без того не имел ни малейшего желания делиться с кем-то новым опытом. До встречи с Индукиным он никогда и не предполагал даже, что есть такие люди, это был великий подарок раньше не слишком-то приветливой судьбы, и мальчик свято им дорожил.

А спустя несколько месяцев учитель оформил над Андреем опекунство и забрал его из детдома насовсем. Это было, конечно, большое счастье, но одновременно и сложное время, потому что пришлось здорово меняться и перестраиваться.

Отказаться от привычного, годами взращенного, хамски-пофигистского отношения к жизни и окружающим оказалось не так уж легко, но учитель был непреклонен: хочешь жить в семье, научись уважать людей. Вещи, кстати сказать, теперь тоже требовалось беречь, к чему Андрей был совершенно не приучен, ведь в детдоме, стоит порвать, например, ботинки, как тебе тут же, без вопросов, выдадут новые. Ручки, карандаши, тетради и прочее порть — не хочу, всё возместят. Но с Василем Семёновичем такой номер не проходил: изувечил купленные неделю назад фломастеры — сиди без них, семейный бюджет ведь не резиновый, всё заранее расписано, другие получишь — ой, как не скоро!

Да и вообще, сюсюкаться или баловать мальчишку Василий Семёнович вовсе не собирался: гонял, как сидорову козу, заставляя делать школьные уроки так, чтобы от зубов отскакивало, да ещё и выполнять положенную работу по дому. И только потом, в оставшееся свободное время, наступал черёд «светомузыки».

Однако каким бы требовательным ни был учитель, чувство, что рядом есть родной человек, который тебя любит, любую строгость перекрывало с лихвой, да и «светомузыка» Андрею нравилась. Постигая то, о чём другие не имеют ни малейшего понятия, он чувствовал себя крутым секретным агентом, с жизнью, полной опасностей и приключений.

* * *

После беседы со следователем Вера долго не могла прийти в себя, вспоминая его рассказ про изуродованное — при жизни! — тело дедушки и не в силах даже представить, что же это такое разрывало его изнутри. Знали ли об этом дядя с тётей?.. Вера следователя не спросила, но отчего-то казалось, что нет… — вряд ли дядя отправил бы её разговаривать с Васильковым, не предупредив о таких ужасах… Значит, скрыли… Но о пропаже ещё живого дедушки ведь должны были известить?.. Хотя он же пропал из реанимации! — туда никого не пускают, прийти проверить невозможно! Если в те же сутки, что он пропал, не сообщили — ну, допустим, не хотели выглядеть полными идиотами и надеялись, что всё вот-вот выяснится, пациент найдётся, — то потом, на следующий день, деда Пашу могли сразу в морг отправить и сделать вид, что умер он в реанимации. А сколько и каких повреждений родственники проверять не будут, списали всё на наезд и привет! Шито-крыто, без скандалов и лишних претензий к врачам или полиции…

Размышляя об этом, она снова рассматривала найденную на даче фотографию, и вдруг вспомнила про записанный на обратной стороне номер. «Вот блин! — спохватилась Вера, переворачивая снимок. — А что ж я про телефон-то этот у следователя не спросила?»

Она схватила уже не раз выручавшую её трубку городского телефона, но вспомнив вчерашний протуберанец с чёрным ободком, звонить Василькову передумала: ему сейчас точно не до неё… если он вообще жив ещё… О Господи, хоть бы он дошёл до больницы, хоть бы поверил!.. Несмотря на некоторую обиду, что дедушкино дело в полиции так и не раскрыли, а часть важной информации утаили от родственников, Вера прониклась к Ивану Игнатьевичу симпатией. Человек он был, конечно, нервный и задёрганный, но в целом не плохой, — она это чувствовала, да и светак следователя говорил о том же.

Что ж, ей показалась, что к предупреждению он отнёсся серьёзно, а там уж… ладно, время покажет! Вера решила, что позвонит ему позже, денька через два.

Пока надо попытаться самой выяснить, что это за номер. Она набрала на трубке цифры, написанные на обратной стороне фотографии. Один гудок, два, три…

— Ателье на Старокисловской, — раздался в трубке мужской голос.

Ателье?!

— Слушаю вас, — сказал мужчина. — Говорите!

— Я… — Вера растерялась: да при чём же тут ателье?.. — У меня…

— Заказ?

— Нет, — она наконец собралась и постаралась взять уверенный деловой тон. — У меня вопрос… личного характера. Скажите, пожалуйста, вы Острожского Павла Иннокетьевича знаете?

На том конце провода не ответили. Но и не отключились. Вера почувствовала, как её сердце ускорилось, заполняя стуком воцарившееся в трубке молчание.