Алексей послушался седобородого, стал припоминать слова молитв. «Отче наш» и «Богородица Дево, радуйся» освежились в памяти без труда. С грехом пополам, с пятого на десятое, явился в голову «Символ веры». А дальше Данилов просил высшие силы уже своими словами: «Не дай, Господи, нам с Варей умереть от чумы катастрофической, дай нам сына вырастить – веселого, умного, красивого. И не отдай его и всех людей в услужение гадине, саранче, посланнице дьявола!»
Кильдеева не было долго – но Данилов этого почти не заметил. Он настраивался. Впервые ему доводилось работать с кем-то в паре и очень не хотелось ударить в грязь лицом. Наконец старец вернулся – строгий, отстраненный. Властным жестом призвал к себе Алексея.
Они сели друг против друга в высокие старинные кресла. Их разделял небольшой столик черного дерева с искусным орнаментом по поверхности. Хозяин положил на столешницу обе руки ладонями кверху и сделал знак, чтобы Данилов их коснулся. Алексей накрыл ладони старца своими. Кисти Руслана Тимуровича на вид были дряблыми, однако оказались теплыми, по ним словно струился живительный огонь. Старец закрыл глаза, и молодой человек понял, что должен сделать то же самое.
– Полетели, мой друг, – негромко произнес Кильдеев, и Данилов, хоть и не видел его лица, готов был поклясться, что тот говорил, не размыкая губ, будто бы прямо у него в голове.
Перед его внутренним взором вдруг возникла поверхность тундры – с высоты птичьего полета. Она стремительно уносилась вдаль, словно они летели на малой высоте на реактивном самолете.
– Похож пейзаж на тот, что ты видел у себя во сне? – почувствовал Алексей вопрос старца.
– Да, очень, – так же мысленно ответил он.
– Тогда полетели, – беззвучно сказал Кильдеев.
И они помчались над поверхностью планеты. Она была безжизненной: только мох, лишайники и изредка карликовые деревья. И никаких следов человека: ни дорог, ни возделанных полей, ни даже брошенной техники.
– Поднимемся выше, – как прежде, не размыкая рта, скомандовал Руслан Тимурович. Он, безусловно, оказался ведущим в их тандеме. И не потому, что был старше. Видимо, талант его был ярче и сильнее, чем у Данилова, поэтому молодой человек даже успел ощутить укол ревности. Годы без практики, видимо, не сказались на способностях старика. Или то, что он повернулся к Богу, только усилило его дар?
Они поднялись выше с огромной скоростью, Алексея даже затошнило. Странно было, что они летят, но не чувствуют сопротивления воздуха или посвиста ветра. Движение происходило лишь мысленно, но картинка от этого выглядела не менее реальной. С бо́льшей высоты стали кое-где заметны следы, некогда оставленные человеком: дорога, словно бы вытоптанная – наверное, след от зимника; заброшенное поле, которое кто-то пытался в былые времена возделать; покосившаяся избушка. «Куда?» – спросил напарник одним движением ладони, и Данилов так же, прикосновением, указал: туда, севернее! Они понеслись. Места становились еще более глухими и дикими (хотя, казалось, куда дичее!). Несколько раз молодому человеку чудилось, что внизу появляется что-то знакомое, он делал знак, и они вдвоем спускались – но нет, вместо провала (который искал Алексей) оказывалось озерцо, наполненное стоячей изумрудной водой.
Так они искали – сами не вполне понимая, что – довольно долго, и в какой-то момент Данилов даже пал духом. Наверное, все чушь. Не выйдет у них. Они не отыщут ничего, да и нет ничего, скорей всего. Мало ли что кому приснится! Ерунда и белиберда, надо заканчивать! Однако старец словно кожей чувствовал эти настроения Данилова и беззвучно, одними касаниями пальцев, ободрял: не сдавайся, мол! Вперед и выше! Продолжаем поиск! У нас получится!
И вот тягостно засосало под сердцем. Данилов скомандовал: стоп! Они вдвоем зависли над глухой тундрой. Прямо под ними обнаружилась дыра провала. Она была почти такой формы, как в его сне: овал с бо́льшим диаметром метров около пятидесяти и меньшим около тридцати. Только вокруг не было колючки и квадрата запретной зоны. И пока не имелось уродливых деревянных вышек по четырем углам. И не вылетали изнутри провала каждые тринадцать секунд чудовищные создания. Все было тихо, мирно и благолепно. Просто обрушился, непонятно почему, под землю кусок тундры. Расперло его метаном. Набухли пузыри земли.
И хоть молодому человеку совершенно не хотелось делать этого (а желалось немедленно умчаться отсюда, усвистать далеко-далеко, куда подальше), он велел своему партнеру снижаться. Тот, кажется, понял, как тяжело у Данилова на сердце, и через ток своей крови постарался его ободрить. Они стали спускаться все ниже, и с каждым метром все гаже становилось у Алексея на душе, словно бы он сам, добровольно, шел по направлению к аду – заглянуть в его пасть.