Аватар судьбы

Вы можете спросить меня (продолжил старый американец), отчего я выбрал так называемую «вербовку под флагом», а не признался впрямую, что работаю на ЦРУ, и не пообещал моему контрагенту, как пел ваш замечательный Высоцкий, «деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин». Но я, во‑первых, категорически не хотел расшифровывать себя ни перед кем из русских – тем более перед своим агентом, то есть по определению человеком зависимым и нестойким. А во‑вторых, надо понимать (а я тогда понимал), каким жупелом для советских людей была сама эта аббревиатура из трех букв: «Ц», «Р» и «У». Человек, завербованный американцами, очень просто мог бы не выдержать психологического давления и в конце концов побежать сдаваться, как тогда говорили, в компетентные советские органы. Сдаваться – и сдавать меня. А даже если нет, работа на западную разведку стала бы для товарища сильнейшим источником фрустрации. Поэтому он мог начать пить, болтать, пытаться покончить с собой. Иное дело – своя, почти родная советская спецслужба! В сталинские годы по отношению к ней воспитали не только страх, но и уважение. Помогать чекистам – в шестидесятые годы для советского человека в этом еще не было (или почти не было) ничего зазорного. Наоборот, сей факт мог возвысить моего контрагента в собственных глазах, что я и попытался простимулировать в первой же нашей беседе.

Я сказал Петюне, что западные спецслужбы проявляют сугубый интерес к здоровью советских лидеров и лучших людей страны (это, наверное, было правдой). Кроме того, они готовят террористические акты против видных деятелей Советского Союза (это было доподлинной истиной, мне ли не знать!) – в том числе, возможно, с помощью завербованных врачей и другого медперсонала. Поэтому нам (то есть тайной полиции) требуется (продолжил я) ясная, точная, правдивая и квалифицированная информация из первых уст: как доктора и медсестры ведут себя, о чем они говорят и насколько правильное и своевременное лечение оказывают высокопоставленным пациентам.

Я попросил Петюню собственноручно написать расписку в том, что он обязуется выполнять задания комитета и держать информацию об этом в строжайшей тайне. Мы с ним договорились о встречах примерно раз в неделю, на открытом воздухе. Чтобы точно условиться о свидании, я буду звонить ему на работу или домой. А в качестве объяснения (для мамы, знакомых или коллег), куда он идет и с кем встречается, будет следующее: я, дескать, букинист, снабжаю его редкими книжками.

Теперь мне оставалось ждать. Но не только. Требовалось также заранее получить точную и исчерпывающую информацию, когда моя мишень номер один попадет в больницу на улице Грановского. Для этого я выспрашивал не только Петюню, но и большегрудую Евгению (связь с которой не прерывал). Кто у них лечится? Кто собирается лечиться? Вдобавок я готовил для Петра мотивацию – чтобы мое задание, когда я его озвучу, не обрушилось на агента как снег на голову и не погребло его под собой, не парализовало.

Наши встречи проходили регулярно, еженедельно. И я стал исподволь и словно невзначай рассказывать ему, что видные советские ученые, в том числе академики, творцы ракетно-ядерного щита, в личных беседах между собой и даже среди домочадцев или знакомых все чаще выражают недовольство советским строем и политикой, которую проводит партия и правительство. Многие недовольны наметившимся после снятия Хрущева поворотом к подвинчиванию гаек и называют это попыткой реабилитации сталинизма. Поэтому есть опасение, что некоторые из крупных советских деятелей науки и культуры способны встать на путь прямого предательства. В частности, они готовятся к подписанию писем, направленных против советской власти, а также к раздаче интервью западным корреспондентам. Тогда, в шестидесятые годы, для правоверного советского человека это было сильнейшее обвинение! А в качестве негативных примеров я называл академиков Сахарова, Арцимовича, Тамма, Капицу, Леонтовича[7] и – мою мишень номер один.

Во времена нашего плотного общения с Петюней и Евгенией (перед которой я не открывался, а просто использовал ее природную женскую говорливость) я вдруг узнал, что в клинику на Грановского ложится моя «мишень номер два». Кто бы мог подумать, что ему, при его богатырском здоровье и юном возрасте, понадобится медицинское вмешательство! Какая восхитительная возможность неожиданно открылась для меня – расправиться с ним руками Петра! Но вскоре оказалось, что «мишени-два» в «кремлевке» даже не потребуется анестезиолог – операцию ему будут делать пустяковую, всего лишь удаление миндалин. И для того, чтобы к нему подобраться, мне придется заплести кружева своей следующей операции, о которой речь впереди.