— Программа защиты свидетелей? Тебе придется попрощаться со своими друзьями и семьей. Ты больше не сможешь быть сама собой. Это та жизнь, которую ты хочешь?
— Честно? Я не уверена, что у меня есть другой выбор.
Мое горло сжалось при мысли о том, что я больше никогда не увижу свою семью. Никогда не смогу обнять маму или встать на цыпочки, чтобы поцеловать папу в щеку. И мне пришлось бы попрощаться с Фелисити. Я не смогла бы принять участие в ее свадьбе или познакомиться с детьми, которых они с Сайласом когда-нибудь создадут.
За время, проведенное на аванпосте, я стала видеть вещи более ясно. Паника и упрямство маскировали это раньше, но мой выбор был ограничен.
В конце концов, я бы попрощалась с Бо и этой горной долиной. Сабрины МакКензи больше не будет существовать.
Моя жизнь оборвалась бы, независимо от того, убили бы меня Фёдоровы или нет.
— Просто… остынь, чувак, — заявил Бо. Его непринужденный тон помог отойти от мрачных мыслей в моей голове и это потрясло меня, а слова «остынь» и «чувак» звучали уморительно неуместно, произносимые серьезным лицом Бо.
— «Остынь, чувак»? Фраза, которую я никогда не ожидала от тебя услышать.
— Это Мейзи, — проворчал он. — Она постоянно говорит это Коби, и я думаю, это передалось и мне. В любом случае. Я имею в виду,
Я ухмыльнулась и вздохнула.
— Хорошо.
Он был прав. Было слишком рано думать, чем все это кончится.
Мы продолжили нашу прогулку, молча углубляясь вглубь луга. У меня снова закружилась голова, на этот раз от мыслей о моей карьере. Бо назвал меня репортером-супергероем. Была ли я все еще репортером? Смогу ли я и дальше им быть?
Даже если моему боссу пришлось уволить меня с работы, я не сомневалась, что смогу найти новую. Но хотела ли я вообще такой жизни? Мое двадцатидвухлетнее «я» было бы в ужасе от того, что я подумываю об отказе от карьеры, ради достижения которой я так усердно трудилась.
Я скучала по той молодой женщине. Я страстно желала снова стать ею. Она была неоперившейся журналисткой-идеалисткой, только что окончившей колледж, взволнованной тем, что уготовило ей будущее. У нее был такой светлый взгляд на жизнь. Она не была запятнана суровой реальностью того, как далеко может пасть репортер, соблазнившись этой недостижимой историей.
Смогу ли я когда-нибудь вернуться туда, где она была?
Слишком много линий было пересечено. Слишком многие из моих принципов были скомпрометированы. На протяжении многих лет я лгала, чтобы получить информацию от источников. Я манипулировала признаниями свидетелей, которые хотели хранить молчание. Но использование секса и соблазнения для получения информации о Фёдоровых стало моим последним грехопадением.
Это был не тот тип журналиста, которым я намеревалась стать. Я на собственном горьком опыте убедилась, что подобная работа под прикрытием не вяжется с моей совестью.
Нет, моим мечтам стать репортером пришел конец.
Моя карьера так долго была моим единственным занятием, что я вообще перестала мечтать?
— О чем ты мечтаешь, Бо?
Он был таким собранным, таким уверенным в себе. Не в дерзком смысле, просто уверенный в себе и в том пути, по которому он шел. Если бы у него все еще были мечты, которых нужно было достичь, возможно, я бы не чувствовала себя так далеко позади. У меня не было бы ощущения, что я только что пересекла финишную черту только для того, чтобы узнать, что гонка, в которой я должна был участвовать, только началась, а мои соперники уже прошли половину трассы.
— О чем я мечтаю? — спросил он, удивленный моим, казалось бы, случайным вопросом.
— Да, какие у тебя мечты. У тебя есть все, чего ты хочешь в жизни?
Он глубоко вздохнул, прежде чем ответить, его грудь раздулась вдвое больше, чем у обычно.
— Я не знаю, были ли у меня когда-нибудь мечты.
Было ли неправильно то, что его печальное заявление заставило меня почувствовать себя лучше? Может быть, мне и не нужны были мечты.
— На самом деле я не мечтатель, — сказал он. — Я ставлю цели и усердно работаю для их достижения.
Забыть о мечтах. Цели Бо казались мне как раз подходящими.
— Расскажи мне подробнее о своих целях.