Авалон

– Чур! Чур! – закричала Баррикада Аполлинарьевна, задула свечи и плеснула на зеркала из стакана.

Скатерть соскользнула с плеч Вадима, повисла на спинке стула. Верейская дохромала до стены и включила электрическую лампу.

– Ну, бабуля… ну, гранд… Ты мастер эффектов!

Вадим уже без стеснения допил остававшееся в бутылке пиво. Баррикада Аполлинарьевна поплевала на зеркала, протерла их бахромой скатерти, убрала в ридикюль. После двух или трех минут молчания приступили к обсуждению увиденного.

– В руку сон-то, – проронила Верейская. – Поналетели исчадья адовы…

Странно было слушать ее. Обычно сдержанная, слегка насмешливая, сейчас она говорила, как неграмотная сельская вещунья с интеллектуальным багажом, состоящим сплошь из предрассудков и суеверий.

Вадим и сам, признаться, струхнул при виде ископаемых монстров, но заговорил невозмутимо, с убедительностью институтского лектора:

– Гранд-мама… не знаю, что за волшебные фонари у тебя в зеркалах запрятаны, но, к твоему сведению, эти исчадья давным-давно вымерли. Их уже семьдесят миллионов лет нет в природе. И ты хочешь сказать, что я их увижу?

Не верилось ему, что бабушку накрыло-таки слабоумие или еще какая-нибудь мозговая болезнь вроде той, что описал в начале века немец Альцгеймер.

– Увидишь! – парировала Верейская обидчиво. – И очень скоро. Это не я говорю, это вот… – Она рассекла воздух обугленным вороньим пером и спрятала его в ридикюль вместе с остальным реквизитом. – И не надо меня в мракобесии обвинять. Ты не агитпроп-с, а я не крестьянка отсталая. Я Владимирские женские курсы окончила, у меня высшие баллы по зоологии и всеобщей истории, и кто такие звероящеры, я еще до твоего рождения знала.

– Где же они передо мной предстанут? Здесь, в Ленинграде?

– Да. Точное место указать не могу, но если ты отсюда не уедешь, все это случится… Зеркала не лгут.

Вадим призадумался. Бабушкины речи отдавали мистификацией, но – тысяча чертей! – кто бы отказался посмотреть на птеродактиля, летающего над Зимним дворцом или Петропавловкой? Хотя дело не в этом. Советский высший свет окутала невидимая паутина. В центре ее сидит ненасытный и расчетливый паук, дьявольски изобретательный. Он подманивает жертв, оплетает их липучими сетями и убивает. Котовский, Фрунзе, Есенин – это только начало. Сколько еще сенсационных смертей последует, если пауку не дать укорот?

Средоточие паутинных нитей здесь, в Ленинграде. Почему? Вадим не ответил бы, откуда у него такая убежденность. Но она есть, с ней нельзя не считаться.

– Уезжай, – попросила Баррикада Аполлинарьевна. – Пропадешь…

– Не уеду. Сдохну, но правду р-раскопаю!

– Весь в прабабку, – констатировала она и поглядела на него не с укоризной, а с любовью.

– В кого?

– В Анну Сергеевну. Тоже авантюристка была.

О прабабке у Вадима было совсем мало данных. А ведь личность приметная! Испанка (вот откуда у него раскатистое южноевропейское «р-р»!), переехала в Россию, вышла за военного инженера Алексея Петровича Максимова. Но вместо того чтобы по примеру петербургских барынь стать чинной матроной-домоседкой, отправилась с мужем в путешествие, которое растянулось на годы. Тяга к приключениям не раз приводила ее на грань…[2] Неприкаянная натура, сорвиголова! Узнать бы о ней поподробнее, но даже Баррикаде Аполлинарьевне, ее родной дочери, не все известно.

Приведенное бабушкой сравнение польстило Вадиму, но до него не сразу дошло, при чем здесь Анна Сергеевна.

– Вот при чем. – Верейская достала из безразмерного ридикюля спичечный коробок, а из него – рыжевато-оливковый комочек, напоминающий обломок коралла или минерал. – Наследство. Она из Южной Америки привезла.

– Что это?

– С ботаникой у меня хуже, чем с зоологией, – нехотя созналась Баррикада Аполлинарьевна. – Это смола дерева, которое растет в Бразилии, Венесуэле… Кажется, разновидность гевеи, но могу заблуждаться. Индейцы используют ее для ясности ума. Матушка предупреждала: оно действует очень сильно. Достаточно откусить кусочек величиной с фасолину, тщательно прожевать и проглотить – это позволит избежать гипнотических состояний, снимет опьянение, устранит сонливость… Я однажды попробовала. В тринадцатом году сидели мы компанией в кофейне на Литейном, нюхали эфир и ликером запивали. Нас Николай Степанович научил… Гумилев… – Ее глаза заплыли мечтательным флером. – Наутро мне было так гадко! Я умирала. Но от этого снадобья все как рукой сняло. Возьми!

Вадим принял подарок, помял его пальцами. Ссохшаяся смола твердостью могла посоперничать с базальтом.

– А как же ты?

– Мне ни к чему. А тебе может пригодиться. Помни: враг у тебя коварный, совладать с ним непросто… А теперь прощай, я опаздываю на поезд.

– Я тебя провожу!

– Не нужно. Я возьму извозчика, он довезет меня до вокзала. Мы и так непозволительно долго просидели вдвоем взаперти. Что подумают наши друзья? – Она шаркнула сухими губами по Вадимову лбу; это означало у нее проявление наивысшей нежности. – Береги себя.

– До свиданья, ба…

Вадим предупредительно открыл дверь. Верейская королевским полунаклоном поблагодарила его и, опираясь на палочку, вышла из номера.