АтриуМ

Алекса застыла на месте, словно став частью этого ледяной пустоты, затаила дыхание, вслушиваясь в черное жерло тоннеля. Конечно, разум может играть разные шутки, но подобная реалистичность была невозможной – галлюцинация, по сути своей, морок, и если ты окончательно не сошел с ума, можешь суметь отличить правду от выдумки. Алекса внезапно поняла, осознала, вернее, почувствовала, что в темноте катакомб она больше не одна. Эта мысль была такой же стремительной и внезапной, как пистолетный выстрел. Она пробила оба ее виска ясным и четким посылом, в которых вместо пороховой пыли, остались тревога и волнение.

Вздох повторился. Ближе, громче, яснее. Надрывный плач, едва сдерживаемые рыдания медленно наполняли темноту коридора. Алекса вдруг ощутила, что не смотря на лютый холод, сковывающий все вокруг прозрачной коростой, ее бросило в жар. Ужас, выплывающий на поверхность сознания следом, ударил словно бич, подхлестнув и заставив действовать.

Рыдания прозвучали чуть дальше и немного левее. Кажется, стали чуть глуше, словно кто-то неизвестный набил себе рот ватой. Снегом. Или землей.

«Или шелком, – внезапно подумала Алекса, прижимаясь спиной к ледяной корке тоннеля, оглушенная током крови в ушах, – Тем самым шелком, которым оббивают гроб, прежде чем положить туда покойника. Грязным рваным шелком цвета крови. Господи, о чем я только думаю?».

Последовал долгий протяжный вздох, от которого Алексу кинуло в дрожь еще сильнее, чем от привычного холода. В этом вздохе слышался звон ржавого гвоздя, которым ведут по стеклу. В нем гремела музыка струнного оркестра, играющего на раскрытых венах вспоротого запястья. В нем звучал хрип висельника, вздернутого на яблоне во дворе дома. В нем отражался крик младенца, прижатого гробовой плитой. В нем булькал и пузырился гной, разлетаясь по сторонам мелкими брызгами. В нем был треск разорванного шелка.

Рыдания ударили с новой силой, срикошетили от стен, дробясь и поблескивая. Алекса могла поклясться, что этот человеческий плач никак не может принадлежать человеку, ибо ни один человек не может испытать столько боли. Она содрогнулась под тяжестью этого звука, словно на нее неожиданно опустился весь свод пещеры.

Вздох прозвучал ближе и глуше. Кажется, откуда-то из темноты провала за ее спиной. Из пористой губчатой темноты, которая плескалась у ее ног, словно гнилая вода. Следом пришли шаги. Вкрадчивые, медленные, неуверенные, шаткие. Так ходит ребенок, в первый раз встав в полный рост.

Алекса вглядывалась в сумрак до боли в глазах, пытаясь представить себе невидимого хозяина этих мест. Кто этот человек? Да и человек ли она на самом деле? Что за существо могло существовать здесь так долго, что его боль можно ощутить почти физически?

Новый вздох совсем рядом. Звучит оттуда, откуда она совсем недавно пришла. Значит, неизвестный, или неизвестная, пришли из другого жерла тоннеля. Алекса поблагодарил сама себя за то, что выбрала на перепутье именно этот поворот. Иначе, она бы столкнулась с этим существом нос к носу. И бежать по скользкому стеклу под ногами было бы решительно некуда.

Она медленно оторвалась от стены и поспешила вперед – так быстро и тихо, как только могла себе позволить. Спустя полсотни шагов оглянулась и прислушалась. Не кажется ли ей, что вздохи стали чуть тише, а шаги более глухими и далекими?

Последовал новый всхлип, который ударил в стены так, что заплясали стилеты сосулек высоко над головой. Алекса слышала, как они издают приятный хрустальный звон. Всхлип ударил ее, как бритва по открытому горлу. Всхлип захрустел гвоздями, прибивая ее крошащиеся кости к кресту. В нем сквозила невозмутимость гильотины, играющей в солнечных лучах. В нем плескалась боль невинного осужденного на смертную казнь. В нем копошились черви, срываясь с лопаты на старой могиле. Всхлип вошел в нее, как входит штопор в яремную вену. Всхлип был нежным, как поцелуй заряженного ружья.

Алекса побежала. Теперь она уже не играла в поддавки и тайны – все ее существо, испуганное и парализованное, умоляло только об одном: бежать отсюда, в кромешную темноту, в сумрак, куда угодно, хоть в яму, хоть в расщелину, лишь бы не столкнуться с тем существом, что идет за ней по пятам. Даже грозный ледоруб, оскаленный острой хромированной кромкой лезвия, казался никчемной глупой игрушкой. Кем бы не оказался хозяин этих мест, он прошел через что-то более страшное, чем сталь.

Вероятно, так кричат банши из старых сказок, так кричит и плачет само слово «скорбь», но человек не способен издавать таких звуков – Алекса это знала наверняка.

Она вынырнула из коридора на новую развилку. Привычные туннели расходились под разными углами вправо и влево. Алекса не раздумывая нырнула в правый проем, надеясь, что если понадобиться подниматься обратно, это облегчит ей задачу. Правило правой руки – держись в лабиринте всегда одной стороны, и сможешь выбраться. Или это было правило левой? Алекса не знала.