Это было намёком на ностальгическое прошлое Гаврилова, который как-то проговорился, что тёщу у него звали Клавдией Михайловной и, вопреки стереотипам, он с ней ладил и даже, можно сказать, любил сыновней любовью, возил подарки и заботился, как умел заботиться только военный человек, полжизни проживший в гарнизонах и на заставах: регулярно звонил, справлялся о здоровье и отсылал оказией или через почту всякие южные деликатесы. В общем, баловал.
– Как договорились, – подтвердил Берзалов, добавив, – через час по плану уходите в сторону Харькова, – и подумал, что раз Спас молчит, то имеются все шансы на благополучный исход мероприятия.
Бур тайком перекрестился, а Колюшка Рябцев зажмурился, оскалился и, должно быть, приготовился к самому худшему, к Скрипею и ещё к чему-нибудь ужасному, например, к ядерному взрыву, но ничего не произошло. Только Бур, который сидел ниже и впереди Берзалова на месте стрелка, явственно и громко икнул.
– Крути башкой! – сердито произнёс Берзалов, и Рябцев впился глазами в прицел так, словно видел его впервые.
У Берзалова из головы всё ещё не выходил разговор с прапорщиком, и поэтому он был злым и нервным. Последнее, конечно, было особенно хорошо там, где грозила опасность, то бишь в данный момент в лесном кванторе. Договорились его так называть, в отличие от школьного квантора. Берзалов его так и обозначил в донесении, которое отдал лейтенанту Протасову, и в пакете, который вручил Гаврилову. То-то у подполковника Егорова глаза на лоб полезут, думал он так, словно ему было пятнадцать лет и он всех хотел страшно удивить, чтобы о нём думали только хорошее и вспоминали незлым, добрым словом.
– Вы, Федор Дмитриевич… простите меня, – неожиданно даже для самого себя сказал Берзалов. – Не прав я. Но… и вы тоже не правы…
– Ну-у-у… – великодушно отозвался Гаврилов тем тоном, когда думают об одном и том же. – Главное, чтобы задание выполнили. А то, что мы спорим, так-х-хх… это ж-ж… для пользы дела.
Он крутил своим рязанским носом и был абсолютно, стократно, всецело прав. Полностью с вами согласен, подумал Берзалов и без всяких там телячьих нежностей и объятий на дорожку прыгнул в бронетранспортёр, и они понеслись.
Дорога, похожая на туннель, плавно повернула влево, деревья сомкнулись, зелёный полумрак накрыл их. Берзалов включил подсветку. Вернее, СУО сама всё сделала, хотя это мало помогло. Если какой-нибудь американец и сидел в кустах, например, с ракетой «джавелин»[11], то его всё равно не разглядеть впопыхах, да и поздно. Шарахнет так, что броня покажется бумагой.
Потом сделалось светлее: прояснилось, и они въехали в поселок – вполне целый, хорошо сохранившийся, с дощатыми заборами и яблонями в цвету.
– Вашу-у-у Машу-у-у!.. – кажется, прошептал Берзалов, но больше ничего не добавил, иначе бы его слова могли интерпретировать как годно: и как панику, и как воззвание Гаврилову к помощи. Прапорщик и так тут как тут – напомнил о себе, за одно проверяя связь:
– Остриё сеть! Остриё семь! Роман Георгиевич, что у вас там?! – всполошился он.
Его голос едва был слышен сквозь бесконечный космический гул.
– Остриё пять, всё нормально… – не поверил даже самому себе Берзалов, – находимся на краю пустого посёлка. Ведём разведку.
Аппаратура шифрации и дешифрации задерживала ответ на долю секунды. Накануне они обговорили и эту предосторожность, задействовав СУО на полную катушку, хотя теряли оперативность.
– А то мало ли что… – сказал Гаврилов. – Услышит кто-нибудь, и пиши пропало.
Берзалов хотел сказать, что связь вообще стала глуше, что это плохой признак, но не успел. СУО вдруг выставила красную «галку», а где и как в привязке к местности – визуально не определишь, потому что заборы и дома закрывали видимость. Правда, азимут был взят верно. Если бы не азимут, лихорадочно подумал Берзалов, то вообще кранты. Колюшка же Рябцев выдохнул все свои ночные страхи:
– «Бредли»!
– Вижу… – спокойно ответил Берзалов и приказал: – Филатов, назад! Всем из машины – вон! Рассредоточиться!
Это манёвр у них был отработан до совершенства. Не зря он гонял экипаж до посинения: «высадка и посадка на бронетранспортёр». Главное, чтобы никто руку себе не сломал, как Кумарин, подумал он. Гаврилов почему-то молчал, вроде как ничего не слышал, но сейчас было не до него. Сейчас надо было выкручиваться.
– Чванов, можешь достать его из «шмеля»?
– Могу! – бодро ответил Чванов и надел свой огромный шлем, величиной с казан.
– Я могу! – подпрыгнул Бур.
– Сиди на месте! – приказал Берзалов. – Или нет, будешь вторым номером.
– Есть вторым номером! – обрадовался Бур и, забыв, что надо обязательно поворчать, проявить, так сказать, характер, неуклюже полез из бронетранспортёра, как всегда, выронив магазин.
– Быстрее, быстрее, ребята! – торопил их Берзалов, – потому что если америкосы опомнятся, нам голов не сносить.