Атомный конструктор №1

«Серийщики, по-моему, его очень уважали, хотя он много им портил крови своими требованиями и консерватизмом (в части вроде бы несущественных изменений). Человек, безусловно, умный по большому счету. Непонятно, почему, но один раз откровенно высказался против еврейской солидарности. На мое замечание— почему ученые не нашли деликатного способа оградить Сахарова А.Д. от явных неприятностей, которые его ожидали в диссидентских отношениях с ЦК и правительством, он посмотрел на меня, кажется, с удивлением: «Неужели, Николай Захарович, вам не ясно? Он же затмевал наших, и надо было, так или иначе, удалить его из института, с этого горизонта»…Давид Абрамович, наверное, верил в мою порядочность, если говорил мне такие слова».

Да, в порядочность Фишман верил.

И верил, очевидно, потому, что на его пути ему встретилось больше порядочных, увлеченных делом и преданных делу людей, чем людей непорядочных, ленивых умом и душой и отвратительно корыстных. Да оно и понятно — не в комиссионном ведь магазине работал, и не завскладом дефицита.

Младший товарищ и коллега Фишмана, Геннадий Иванович Иванов, ныне тоже покойный, после кончины Давида Абрамовича порой заглядывал в коттедж, где жили вдова Давида Абрамовича с сыном. Евгения Николаевна встречала очень радушно, подолгу беседовали, вспоминали Давида Абрамовича. Однажды Евгения Николаевна вздохнула:

— Вот видите, как все вышло, Геннадий Иванович, за всю жизнь мы смогли с Давидом Абрамовичем накопить примерно 20 тысяч рублей, доперестроечных, думали, на жизнь к пенсии нам хватит, а сейчас все это улетучилось, остались ни с чем.

На дворе стоял недоброй памяти 1993 год.

Те, кто развалил Державу, а теперь добивал ее, набирали первый жир. А в коттедже — единственная «привилегия» от былого, жила одинокая вдова великого, если разобраться, конструктора, атомного конструктора СССР № 1.

Да-а.

ИМЯ Фишмана практически неизвестно широкой публике, как мало или вовсе неизвестны имена многих других, кому он был равен по судьбе, по значению для Державы, по заслугам. Вообще-то, это — удел почти всех оружейников-атомщиков. Их так в России и не знают, кроме рано ушедшего Курчатова и быстро отошедших от оружейных работ Сахарова и Зельдовича. Николая Леонидовича Духова знали, но — как танкостроителя! Почти неизвестен Щелкин — трижды (!) Герой Социалистического Труда.

Даже имя Харитона и его масштаб так и остались, в конце концов, не освещенными для общества в полной мере. Сказался, конечно, и тот режим супер-секретности, который убрал с географических карт СССР само название «Сарова» (не говоря уже о Кремлеве!) и на десятилетия превратил «Объект» в город-фантом, в некий град Китеж, скрытый от глаз людских, но, пожалуй, дело не только в секретности…

Почти одновременно со смертью «ЮБ» Харитона скончался то ли киноактер Марчелло Мастрояни, то ли кутюрье

Версаче. Скорбь «свободной», «демократической» московской прессы была безмерна, лились потоки и славословий, и слез… Но плакали не по выдающемуся Научному Руководителю Ядерной Работы Державы, не по человеку, который в истории науки и техники уникален, кроме прочего, тем, что бессменно руководил крупнейшим научным и инженерным центром с момента его зарождения более сорока лет! Плакали то ли по актеру, то ли по кутюрье. Уход же Харитона на этом фоне прошел почти незамеченным.

Нет, не в одной былой — к тому времени — секретности отыскивается тут причина. Скорее надо говорить о злом умысле.

Увы, главные, то есть — ядерные, оружейники не известны России и по сей день. Они не известны стране так, как заслуживают они и Дело, которому они служили.

Туполев, Яковлев, Ильюшин, Антонов, Петляков, Мясищев, Бериев, Миль, Микоян, Камов, Люлька, Климов, Микулин, Королев, Глушко, Янгель, Челомей, Макеев, Непобедимый, Уткин, Грабин, Котин, Кошкин, Токарев, Калашников. Эти и еще немало других славных имен наших конструкторов ракетной, авиационной, оружейной техники известны широко.

И вполне заслуженно.