Я был очень зол. Ну, думаю, сейчас я покажу вам кузькину мать, собью с вас спесь. Я сказал, что любой мало-мальски грамотный инженер, изучавший в институте строительную механику и упражнявшийся в построении эпюр, сразу бы, без расчетов сказал, что паз в таком исполнении является концентратом напряжений в конструкции, испытывающей знакопеременную нагрузку. Это вопиющая безграмотность, конструкторский брак в чистом виде. Учитывая особую тяжесть последствий, мы требуем, чтобы промышленность своими силами и средствами, бесплатно, в кратчайшие сроки устранила дефекты на всех кораблях. Мы беремся составить расписание – когда и на какой лодке выполнять работы, а заказа выдавать не будем.
Из главных конструкторов как будто выпустили воздух, они сникли и голоса не подавали. Проводивший совещание Борис Петрович Папковский сказал, что наша позиция ему предельно ясна, и закрыл совещание.
Через неделю В.Г.Новикова упросили завизировать решение Военно-промышленной комиссии, в соответствии с которым всю работу взяли на себя Минсредмаш и Миноборонпром, но мы все же должны были работу финансировать.
Решение было толковым. Команда академика Доллежаля разрабатывала технологию поиска трещин, их разделки и заварки пазов, а также чертежи устройства, заменяющего шпонки. Константинопольский разрабатывал и изготавливал оборудование для этой работы. Волгоградский завод «Красные бригады» создавал бригаду по заделке пазов, и по договору с нами эта бригада переезжала с лодки на лодку. Руководил бригадой бывший подполковник-танкист огромного роста, с обгоревшим лицом. Вскоре и наши судоремонтные заводы научились делать эту работу, которая, хотя и выполнялась внутри реактора, была почти безопасна благодаря отличному оборудованию Константинопольского. Теперь при каждой перезарядке мы дополнительно к ранее выполнявшимся работам стали извлекать экранную сборку, выводить трещины и заваривать пазы в футеровках. Сначала на это уходило две недели, потом дошло до четырех-семи дней, в зависимости от толщины трещин.
Трещины были на всех реакторах, но ни одна из них не успела стать сквозной. Мы с этой неприятностью справились без лишнего шума. По-моему об этом на флоте никто выше Новикова даже и не знал.
Затем начались неприятности с гайками и шпильками крепления крепления крышки реактора. Здесь уже трудно было кого-то обвинять. Металл корпуса реактора и шпилек стал диффундировать, то есть проникать в сочленяемую конструкцию. Несмотря на то, что завинчивались шпильки и гайки по всем правилам: с графитом, с замером вытяжки по индикатору, через 10-12 лет шпильки сцеплялись с корпусом реактора и с гайками намертво.
Чтобы подготовить крышку к подрыву, гайки стали срезать автогеном, а шпильки высверливали, заливали жидким азотом и всячески изощрялись, теряя время и облучая рабочих.
Желая понять физическую сущность явления, я попросился на прием к академику Н.А.Доллежалю.
Николай Антонович, чех по национальности, был уже тогда пожилым человеком. До проектирования атомных реакторов он занимался химическими заводами. Рядом с Доллежалем сидел его заместитель Павел Антонович Деленс, тоже чех. Оба старца выспрашивали меня, качали головами, а своего мнения не высказывали. В конце концов, я их спросил: «А как же насчет консультации?» Антоновичи закачали головами укоризненно. Н.А.Доллежаль предположил, что в результате бомбардировки нейтронами изменяется неким неизвестным образом структура металла. Поставив под этим заявлением большой знак вопроса, он закончил аудиенцию.
Опять выручил Константинопольский. Он сделал такие мощные и малогабаритные станки для удаления шпилек и лечения резьбы в корпусе реактора, что проблемы не стало. В третий раз я принимал на межведомственных испытаниях продукцию Константинопольского, и каждый раз восхищался шедеврами станкостроения.
Затем появились течи в постаментах реакторов.
На разных проектах лодок течи были в разных местах, и поиски их были очень трудной задачей, так как текло где-то за биологической защитой. Прежде чем удалять защиту (а это очень трудоемкая работа) надо было дедуктивным методом определить место течи. К этой работе привлекались самые опытные конструкторы и ремонтники. Так я познакомился с конструкторами О.Я.Марголиным и Я.С.Темкиным. Они были из одного конструкторского бюро, но вели разные проекты лодок. Оба были хорошими аналитиками и определили места течи на своих проектах абсолютно точно, хотя и в разных районах. Оба были фронтовиками, оба умели дружить, как это умели только раньше, оба очень внимательно относились к людям. У них было и чисто внешнее сходство: у Марголина нос был свернут вправо, а у Темкина – влево.
В середине 70-х годов начали выходить из строя крышки реакторов на подводных лодках 2-го поколения.
Конкретной причины этого я уже не помню. Заводские инженеры считали, что дело в значительном снижении качества стали. Якобы новые стандарты дали большое послабление к требованиям по качеству шихты, загружаемой в мартены, и вот результат.