Так уж повелось по жизни: я прячусь, он преследует. Эти роли (жертвы и охотника) распределила между нами война, и до сей поры мы их ненавидели, считая, что нет ничего хуже на свете, чем ждать и догонять.
Но Ранди понравилось меня догонять: прислушиваться, всматриваться и вполголоса рассуждать о том, что он сделает со мной, когда найдёт. А мне понравилось от него прятаться: осторожничать, замирать от звука чужих шагов и чувствовать влажный жар между обнажённых бёдер.
В крошечной душевой на втором этаже, вдоль стен в метре от пола шли водопроводные трубы толщиной с запястье. Стремительно тускнеющий свет проникал в обитую кафелем комнату через узкое окно под потолком. Отступив к стене, я смотрела на дверь напротив. Ноги на ширине плеч, руки за спиной — я напоминала приговорённого к расстрелу.
— Тебе так нравится играть со мной? — Атомный не торопился, мудро рассудив, что предвкушение — половина удовольствия. — Я уже не маленький мальчик, но, чёрт возьми, я с тобой поиграю. Как в старые добрые времена, да, Пэм? Прятки… — Я могла представить, как он идёт по коридору, цепляясь взглядом за модные картины из комиссарской коллекции. — Это заводит меня не меньше, чем тебя. А я готов поклясться, что тебя заводит. Эта острая нужда… Чувствуешь? Ты можешь отрицать её, спорить с ней или бояться, но вряд ли у тебя получится её игнорировать. Особенно после того, как я окажусь рядом и просуну руку под это грёбанное платье, между твоих ног… Я без слов пойму, как ты скучала по мне. — Я проглотила стон, закусывая губу до боли. — Ты позволишь мне это, не так ли? Я нужен тебе
«Словно чего-то не хватает», — думала я, сжимая колени в угоду какому-то инстинкту: «Желание заполнить эту мучительную пустоту рывком, до боли, как будто только боль могла всё исправить».
— Я твой, Пэм. — проговорил он, приближаясь к моему укрытию. — Тебе не нужно оправдываться или умолять. Просто скажи, что хочешь меня. А как именно, я знаю сам.
Когда дверь открылась, я испытала знакомое чувство гордости. В который уже раз после краткосрочной разлуки меня посещает эта эгоистичная сладкая мысль: «это средоточие убийственной агрессии и силы хочет принадлежать мне».
— И как же, Ранди? — спросила я, наблюдая за тем, как он переступает порог. — Покажи мне.
Это был первый раз, когда настигнутая им добыча не вырывалась из рук, а он не спешил её утихомирить. И уж точно впервые охота обязывала его снимать одежду.
Скинув куртку, Ранди подошёл ко мне, кажется, всё ещё не в силах поверить, что день, когда любовь душ станет любовью тел, наконец, настал. С самого начала считая собственное желание по отношению ко мне святотатством, а теперь ещё сомневаясь в реальности происходящего, он выглядел растерянным, превращаясь из хищника в неопытного мальчишку. Его мучали сотни вопросов. Например, почему лучший момент его жизни должен свершиться в тесной душевой в доме Дагера? Почему я выбрала своим укрытием именно это место? Или почему я до сих пор держу руки за спиной?
— Это ещё что такое? — поинтересовался на удивление спокойно Ранди, когда кольцо наручника защёлкнулось на его запястье.
— Твой поводок, — ответила я, приковав его к водопроводной трубе. — Мои руки уже не в силах удержать тебя. От необдуманных действий и просто рядом.
— Похоже, комиссар дарит тебе не только платья, — отметил он, глядя на блестящий браслет.
А если бы и так, как Ранди мог усмотреть и в этом подарке сексуальный подтекст? Как будто после покупки одежды и нижнего белья Дагер решил разнообразить наше скучное житьё ролевыми играми.
— Нет, этот аксессуар только для тебя, — заверила я, сползая вниз. — Тебе не нравится?
Тяжело дыша, он уставился на возмутительный контраст металла и кожи. С этой вещицей он не мог связать ни одного приятного воспоминания, поэтому ответ был очевиден. В последний раз, когда на него нацепили наручники, он сидел в камере дознания в тылу врага. Мой допрос, появление комиссара, собственная беспомощность — не самые лучшие ассоциации.
— Ничего не могу с собой поделать, — призналась я шёпотом, прижимаясь щекой к его бедру. — Иногда мне становится страшно… Я здесь… Что если ты не вернёшься? Ведь ты один раз уже бросил меня, а значит, бросишь и во второй, и в третий.
— Нет, Пэм.
— Ты самостоятельный, такой беспокойный и жадный. Тебе всегда мало… свободы, крови, женщин… То, что тебе давала война в изобилии, я не могу дать. Теперь, оставаться рядом со мной нет никакого смысла? Нет смысла меня защищать. И подчиняться мне тоже. Мы ведь уже не на войне. Ты умеешь любить меня, лишь когда мир вокруг рушится, потому что на фоне всеобщего безумия наша любовь выглядит святостью, но здесь…
— Мне плевать, как это выглядит, — отрезал тихо Атомный, глядя на меня с высоты своего роста. Похоже, этот ракурс нравился ему. Пока что. — Но будешь ли ты любить бесполезного меня?
— Бесполезного? Разве сейчас время переживать об этом? Мы ещё не добрались до Батлера, Саше и Эмлера. До Свена.