Чевак почувствовал, как задрожали цепи, сковывающие сломанные запястья, а затем его истерзанное тело начало опускаться вниз, на окровавленный пол катехориума. Обычно в перерывах между побоями и допросами он висел под потолком, где цепи растягивали его дряхлое тело за обе руки. Кости трескались, плоть лопалась, органы рвались. Периодически приходили преданные своему делу лекари ордена госпитальеров, во что бы то ни стало намеренные сохранить инквизитору жизнь, и быстро проводили необходимые медицинские процедуры, прежде чем оставить его для новых мучений. Разум Чевака застилал туман боли, все части его изломанного тела наперебой взывали о пощаде.
Инквизитора опустили на палубу, но ноги больше не могли выдержать вес тела и заскользили в мутной луже его собственной крови. Цепи ослабили еще больше, так что он повалился на колени. Наконец падение прекратилось, и сломанные руки вздернулись над головой. Чевак то бессвязно бормотал сквозь распухшие потрескавшиеся губы, то стонал от боли. Мрачную сцену осветил единственный луч света, ударив прямо в налитые кровью глаза инквизитора, отчего тот зажмурил синие от побоев веки.
Из темноты вышла Архангела Войтдекер. Она прятала руки под длинным плащом из меха карнодона, высокомерно взирая сверху вниз на истерзанного инквизитора сквозь сложный набор линз. Как сестра ордена Неугасимой Свечи, она не носила при себе оружия, но ей оно и не нужно было. За женщиной возвышался исповедник Грейф. Телосложением он смахивал на бочку, а бритая голова и немалая толщина предплечий делали его больше похожим на участника подпольных боев, чем на защитника веры. Волосатые руки и кулаки были сплошь покрыты ульевыми татуировками, а одеяния были так же грязны, как фартук мясника.
— Просыпайся! — рявкнул он на Чевака. Едва разлепив покрытые коркой веки, Чевак увидел, что исповедник приближается. В считанные секунды бандит-экклезиарх набросился на него и начал бить, швыряя истощенное тело старика во все стороны.
Избиение прекратилось, дав немного времени подумать и осмыслить новые мучения, которым его подверг звероподобный священник. Исповедник ждал, стоя рядом и тяжело дыша, могучая грудь вздымалась от напряжения. Но Чевака больше беспокоила Войтдекер, которая так и не сдвинулась с места и самодовольно улыбалась. Обычно, после того, как Грейф удовлетворял свою варварскую жестокость, за дело бралась сестра, осыпая его ливнем вопросов и требований. И все они, Чевак мог поручиться, оставались без ответа. Почему ты предал свою расу? Сколько твоих братьев-инквизиторов такие же ксенолюбы, как ты? Какую ядовитую пропаганду ты намеревался распространять на конклаве на Гидре Кордатус? Какими нечистыми технологиями чужаков и артефактами Хаоса ты пользовался? Что ты знаешь о намерениях чужаков и угрозах, направленных на Империум? Какими ересями ты занимался с ксеносами-эльдарами? Как служителям Империума проникнуть в Паутину? Где находится Черная Библиотека Хаоса? Бесконечные требования, сформулированные так, чтоб обвинить и себя, и других. Бесконечные угрозы и обвинения в ереси. Теперь они прекратились.
Четыре бронированные фигуры шагнули вперед. Крестоносцы с кардинальского мира, облаченные в простые доспехи, на которые нанесены руны и древние имперские печати чистоты. Каждый вооружен громовым молотом и держит щит со зловещей инсигнией Ордо Еретикус. Ведьмачья Стража Валентина Малчанкова, его личный эскорт. Сам инквизитор тяжело двигался вперед между рыцарями свиты. Валентин Малчанков был оголтелым монодоминантом и очень узко трактовал учение Имперской Веры. Он искоренял любую ересь с чистым, непоколебимым рвением и убил многих, чья верность Императору казалась ему слабее собственной. У него не было времени на научные изыскания и политические интриги, даже внутри его собственного ордо, поскольку он посвятил жизнь сражениям с врагами Императора.
Эта стратегия, к несчастью, привела к тому, что теперь перед Чеваком восседала скорее машина, чем человек. Система гусениц и противовесов поддерживала нечто вроде подъемного крана, на котором висело то, что осталось от Валентина Малчанкова. Он давно уже лишился ног в боях с чужаками и нечистью, туловище превратилось в пронизанную трубками груду мертвой плоти и кибернетических устройств. Конечности заменили бионическими протезами, руки были вооружены тяжелыми изогнутыми силовыми когтями, кончики которых потрескивали и искрились от мощных потоков энергии, струящейся сквозь металл. Голова Малчанкова выглядела так, будто принадлежала давно умершему человеку. Плоть нездорового серого цвета, рваная дыра вместо носа. Уши и волосы выжжены, верхняя часть черепа сплошь была покрыта шрамами, а лицо превратилось в лоскутное одеяло из старых швов и тонкой, прикрепленной скобами кожи. И лишь одно в нем пылало молодостью, жизненной силой и решительностью умалишенного — выращенные в пробирке глазные яблоки, которые теперь помещались в его глазницах.