«Атлантида» вышла в океан

Началось следствие. Удалось установить, что это была манекенщица, пропавшая месяц назад. Стали вызывать на допрос ее подруг, прослеживать связи...

И, наконец, одна из девушек, дрожа от страха и рыдая, сообщила, что ее подругу убили «эпикурейцы». Это был тайный клуб юных миллионерских сынков, которые при вступлении в него торжественно клялись, что никогда в жизни не будут работать, а вес силы отдадут «чувственным наслаждениям». Они собирались на уединенных виллах, принадлежавших им или их родителям, и устраивали там чудовищные оргии. Вино лилось рекой, употреблялись наркотики. Женщин для этих вечеров они брали из ночных кабаре, домов моделей, танцевальных трупп.

Девушек своего круга они, разумеется, туда не приглашали, им целовали ручки, дарили цветы, на них женились и создавали респектабельные семьи, продолжая втайне «эпикурейскую» жизнь.

В оргиях участвовали дети генералов, министров, миллионеров, людей, занимавших видные посты и, как всегда бывает в таких случаях, большое число прихлебателей.

Мимолетных подруг, принимавших участие в оргиях, щедро одаривали деньгами. Персонал девиц часто обновлялся, поэтому увеличивалось число знавших об этой «сладкой жизни». По городу поползли слухи. Слухи опровергали, оргии на время прекращались, угрозами и деньгами болтливым затыкали рты. Потом все начиналось сначала.

Один из «эпикурейцев» предложил более эффективные меры: было создано тайное судилище — еще одна увлекательная игра. Судьи, надев черные балахоны с прорезями для глаз, заседали в глубоких подвалах вилл. Подозреваемую похищали, приводили в подвал, допрашивали, а затем выносили приговор и наказывали: обычно во время очередной оргии пороли плетьми. Но однажды «судьи» перестарались — девушка умерла под ударами.

Подруга умершей, пьяная, как и все присутствовавшие, забилась в истерике, стала кричать, что узнала палачей, что заявит в полицию, что обо всем расскажет в газетах...

Обнаженная, растрепанная, в слезах, она помчалась лесом к шоссе. За ней погнались, и один из преследователей застрелил ее из пистолета.

Трупы были засунуты в мешки с камнями и брошены в океан. Но один из мешков, видимо, порвался, и убитую вынесло на берег.

Некоторое время запуганные девушки на допросах молчали, но после того как проговорилась одна, уже не трудно было заставить говорить остальных.

— Замешано более тридцати человек,— закончил начальник полиции свой рассказ.— Многие газеты вели параллельные розыски, и замять дело невозможно. Даже страшно подумать, что это будет за процесс. Завтра на рассвете вылетаю к министру в Канберру. Через час,— и он посмотрел на часы,— начнутся аресты. Придут и к тебе, Грегор. Ты сильный, ты выдержишь: так вот, один из палачей, как раз тот, который застрелил вторую девушку,— твой Робби.

У тебя есть моторная яхта, самая быстроходная на побережье, территориальные воды не велики. Поступай, как найдешь нужным, У тебя час времени.

И, не попрощавшись, начальник полиции уехал.

...Робби арестовали через четыре месяца в Аргентине.

Процесс, длившийся две недели, сначала вызвал сенсацию, но постепенно был замят. Слишком влиятельные лице звонили редакторам газет, слишком большие суммы поступили на их текущие счета.

Самые тяжкие наказания постигли, разумеется, прихлебателей. У них не было связей, знатных родителей и знаменитых адвокатов. Их богатые друзья валили всю вину на своих собутыльников. Большинство замешанных в деле юношей вышли сухими из воды и даже хвастали потом принадлежностью к «эпикурейцам». Но, как ни могуществен, как ни богат был Маккензи, все же максимум, что ему удалось сделать, это спасти Робби от петли и пожизненного заключения.

Робби осудили на двадцать лет тюрьмы. Ну что ж, думал Маккензи, лет через пять, когда все утихнет, подадим на пересмотр, а то и устроим побег. Пусть живет где-нибудь в Южной Америке или в Европе. Подальше от глаз.

Несчастье со вторым сыном мало что изменило для Маккензи — слишком сильным ударом была для него гибель Кларка.

Он не согнулся, он, по-прежнему яростный и неистовый, носился по свету, зарабатывая миллионы, накапливая все новые богатства, которые, он знал, никому не достанутся.

Из всех областей его многогранной деятельности Маккензи теперь особенно дорожил наукой. Всюду были обман, конкуренция, хитрость и жульничество. Всем двигала корысть. Только наука оставалась чистой. Здесь людей интересовали вечные, не подвластные времени проблемы, здесь были цели, волновавшие человечество и нужные ему. Здесь он, Маккензи, выглядел особенно благородным.

Он все чаще наведывался в университет. Как за спасательный круг, ухватился за эту экспедицию. Всем говорил, что мир бизнеса не интересует его, противен ему. Теперь на старости лет он решил целиком уйти в чистый мир науки.

Потому его так радует великое открытие, сделанное при его непосредственном участии,— обнаружение Первого человека в Австралии, на его, Маккензи, родине.

Что бы потом ни случилось, куда бы ни девались его богатства, но его имя навсегда войдет в историю науки и культуры...