«Атлантида» вышла в океан

На корабле действовали свои, порой странные для непосвященных, законы. Например, в театр можно было ходить даже без галстука, в любой день, кроме пятницы — в пятницу обязателен был смокинг. В ресторанах днем посетители появлялись в шортах, но после девяти вечера — только в вечерних костюмах. А в кафе возле бассейна можно было всегда приходить в чем попало — в плавках, купальниках, босиком. Величественный метрдотель и солидные официанты во фраках невозмутимо обслуживали всю эту голую публику.

Озеров и Мари заняли столик у окна и заказали кофе.

Он смотрел на сидевшую напротив него полуобнаженную женщину и про себя удивлялся тому, как легко, свободно он себя чувствует.

Мари оживленно рассказывала о журнале, в котором работает. Она часто смеялась, говорила быстро, как все француженки. Английским она владела так же хорошо, как своим родным французским языком.

— Мадам (это наша заведующая отделом зарубежных мод) сказала мне: «Поезжайте в эту неприлично далекую страну и посмотрите, как там одеваются. У них масса всяких модных штук — кенгуру, страусы. Ну, словом, смотрите сами». Вот я и еду.

— Хорошая у вас работа,— заметил Озеров.— Едешь себе за тридевять земель, чтоб рассказать потом, во что одеты люди. Носят ли, например, в Никарагуа галоши? Слушайте, а мне нельзя стать специальным корреспондентом вашего журнала по Советскому Союзу? Я вам буду подробнейшим образом описывать, кто во что одет.

— Ничего не выйдет. По имеющимся у мадам сведениям, в Советском Союзе все ходят в лаптях и мешковине — не о чем писать.— Мари собралась рассмеяться, но осеклась. В глазах ее собеседника неожиданно промелькнул холодный огонек.

— Да, конечно,— заговорил Озеров,— у нас публика пока еще не так элегантна, как в Париже или в других западных городах. Понимаете, когда народ почти пять лет носит военную форму, он как-то отстает от моды. Но если б мы эту военную форму не носили, у большинства ваших соотечественников теперь была б одна одежда — саваны.

— Соотечественников...— задумчиво проговорила Мари.

— Ну да. Да и не только у французов...

Конечно. Кто же ее соотечественники — французы, немцы? А вернее, отбросы. Мари внутренне усмехнулась, но что-то колючее царапнуло сердце. Озеров смотрел на нее внимательно, не улыбаясь.

На мгновенье острое беспокойство охватило Мари. Она подумала, что выполнить задание окажется не так-то просто, и переменила тему разговора.

— Вы сказали «мы носили военную форму». Разве вы могли воевать? Сколько вам лет?

Вопрос был явно неприятен Озерову.

— К сожалению, я родился в год начала войны. К сожалению, потому что мне не довелось в ней участвовать...

— Мне казалось, вы, русские, против войн,— перебила Мари.— Как же вы можете жалеть, что не участвовали в одной из них?

— В такой, которая сохранила свободу твоему народу и принесла ее другим, конечно, хотелось бы участвовать. Но речь не о том. Вы спросили, почему я и к себе отнес слова «носили военную форму». Я, наверное, неудачно выразился. Но я имел в виду не себя лично, а страну. А кроме того, ведь в то время военную форму, фигурально — да? Фигурально — так можно сказать по-английски? — носили действительно все, даже те, кому было три-четыре года.

Озеров сделал решительный жест рукой, словно отметая что-то.

— Не будем говорить о политике, а то вы еще обвините меня в красной пропаганде. «Рука Москвы», «подрывная деятельность» — может быть, вы вообще не та, за кого себя выдаете, совсем не корреспондент журнала мод, а репортер «Лайфа», приставленный ко мне для сенсационного разоблачительного репортажа? А?

Он рассмеялся, довольный шуткой, и не заметил, как побледнела Мари при первых словах его фразы.

— Здесь жарко, что, если мы пройдемся по воздуху? А потом вы проводите меня, нам ведь по пути...

— С удовольствием.

Они вышли на палубу.

Теперь над кораблем нависла ночь. Черное небо было слегка туманным. Звезды виднелись словно за легкой газовой вуалью. На корме, где была устроена специальная видовая площадка, нависавшая над водой, фонари не горели — так пассажирам было удобнее любоваться лунной дорожкой, тянувшейся за кораблем. Но сегодня дорожки не было, потому что не было луны. Только где-то внизу, на страшной глубине, у самой воды клубились чудовищные пенные водовороты, оставляемые могучими винтами.

«Атлантида» на всех парах мчалась по Средиземному морю.

Мари и Озеров долго стояли, облокотясь о перила. И хотя они были совсем рядом, но в мыслях унеслись далеко и друг от друга, и от этого черного неба, и от этих пенных валов под ними, светившихся в мрачной бездне.

«Как интересно устроен мир»,— размышлял Озеров, не задумываясь о том, что миллиарды людей до него рассуждали так же. Так же будут думать и после него. Вот он в безбрежном океане. А еще совсем недавно был в Москве.

Жил в своей комнате на Смоленском бульваре. Неизменно опаздывая, мчался бегом до метро Парк культуры, втискивался в вагон, читая газету, доезжал до площади Дзержинского и ровно к девяти влетал в дверь, возле которой на медной доске было выбито: «Молодежь и наука».