Атаульф

Аргасп, Теодагаст и дядя Агигульф ржали почище десятка восьминогих коней вотановых, все село перебудили, собаки лаять начали.

Озверел тут Гизарна. В седло вскочил, коня развернул, Валамира ногой пнул и с места было взял. Да не тут-то было. Козлы в веревках запутались и упали, поволоклись было за конем, Гизарна жеребца своего насилу остановил.

Козлы в пыли бьются, орут, не распутаться им. Богатыри тоже по пыли катаются — ржут. Аргасп так зашелся, что на собственный плетень рухнул и завалил плетень. И тут же заорал на все село, чтобы Снага, раб его, вставал и шел плетень чинить.

Дядя Агигульф, уже из упряжи выпроставшийся, на телеге сидел и ногами по телеге колотил от восторга. Валамир же жердины к телеге пристраивал — запрягал деревянные козлы в телегу.

А Гизарна сидел в седле, поводья бросил, голову понурил и выл от бессилия. Конь его шел неспешным шагом, козлов по пыли приволакивал, вставать им не давал.

Так проводили Гизарну.

Обычай таков: когда воин в капище с таким делом едет, как от нас Гизарна ехал, положено его со смехом и шутками провожать. От этого и Вотану радость, ибо Вотан (дедушка говорит) сам до озорства весьма охоч. Потеха это воинская, потому ее скрытно проводят, чтобы бабы не набежали и дела не испортили. Потому у нашего дяди Агигульфа с Гизарной вражды не будет.

У Теодагаста халупа перекошенная, зато кобыла добрая. Аргасп даром что с Тарасмундом, отцом нашим, ровесник, ума не нажил. Все молодым себя мнит. Что у Аргаспа, что у Теодагаста — у обоих в головах ветер да походы, а из походов ничего путного не приносят. Ох как не любит дедушка Рагнарис обоих — за беспутность.

Теодагаст хоть и младше Аргаспа, но старше Валамира, Гизарны и нашего дяди Агигульфа, потому редко они бражничают вместе. Хотя в озорстве да охальничестве могут сравниться и часто соперничают. Но нашего дядю Агигульфа трудно победить.

Наш Бог Единый все же лучше Вотана. Без всяких козлов что хочешь тебе сделает, только упросить его надо, подход иметь. Так Одвульф говорит. Он поэтому и хочет быть святым.

Мы с братом договорились отцу нашему Тарасмунду не рассказывать, что ходили с дядей Агигульфом провожать Гизарну в капище. Наш отец боится Бога Единого. А мы с Гизульфом не боимся, мы будущие воины. Годья же говорит: это у нас по молодости и по неразумию.

Дядя Агигульф с Валамиром на другой день отбыли. Долго наставляли их. Рагнарис и Хродомер маялись — лучше бы им с гепидскими старейшинами разговаривать, не сказали бы молодые сгоряча лишнего.

Вечером того дня, как Гизарна уехал, дедушка Рагнарис всех нас из дома прочь изгнал и с дядей Агигульфом перед богами уединился. А что там происходило, то нам неведомо. Дядя Агигульф сказал нам с Гизульфом только, что дедушка голову мертвую спрашивал, не гепидская ли она.

Мы спрашивали, что же сказала голова ему и дедушке. Дядя Агигульф нахмурился и молвил, что-де кричала голова: идет на село царь-лягушка. И порты истлевшие на село идут, а кто в портах — неведомо. И много еще напастей голова сулила, но Арбр чудесным образом с полки сковырнулся и голову одолел, чтобы не болтала лишнего.

Гизульф этому не поверил, а я поверил и несколько ночей после того ложился спать не на сеновале, а в дому, на лавке под отцов щит, что с волшебным крестом, чтобы в случае беды оборонил.

И стали ждать, какие вести Гизарна из капища принесет, что Агигульф, сын Рагнариса, с Валамиром скажут, с чем Одвульф из соседнего села приедет. Странно показалось еще, что не только Агигульф-сосед припозднился; все наши вестники задержались, хотя давно пора было им возвратиться.

В один из дней Фаухо-Лиска, хродомерова племянница, нам с Гизульфом путь заступила и такую речь повела. Сладкая, мол, в лесу ежевика. Ягодка к ягодке. Уж такая чудесная ежевика. Уж так охота ежевичкой полакомиться. А одной идти боязно. Вдруг чужаки — кто ее, бедную Фаухо, оборонит? Вот согласился бы Гизульф с ней, с Фаухо, в лес пройтись, сладкой ягоды испробовать, — не пожалел бы о том.

Так она пела-заливалась.

Гизульфу же досадно стало: в лес тащиться, одежду о колючие кусты ежевичные рвать — и все ради того, чтоб рыжая Фаухо ягод поела? Других забот у него, Гизульфа, нет, что ли?

Послушал Гизульф, как Фаухо сладкой ягодой его в лес манит, после наскучило слушать. Сплюнул и высокомерно присоветовал Атаульфа (меня то есть) с собой позвать. Атаульф, сказал Гизульф, ягоды любит. Он до сладостей охоч.

Фаухо взглядом презрительным меня окинула и молвила:

— Не оборонит меня Атаульф.

И снова песню свою сладкоречивую завела. Выходило у нее, что Гизульф даже нашего дядю Агигульфа во всем превосходит. И оружием-то он лучше всех владеет — особенно копьем — и кабана-то он взял, жизнь своему родичу Агигульфу спас. И удачлив-то Гизульф, и красив.

Гизульф на то сказал, что красив он и удачлив не для того, чтоб за Фаухо по колючим кустам таскаться, руки царапать.

Фаухо засмеялась, нехорошо глазками засверкала. Сказала, что Гизульф глуп и по руке его погладила.