Атаульф

Разговоры о чужаках попритихли. Хродомер уже ворчать стал, что незачем раба занимать на чужом хозяйстве, когда на своем работы непроворот. Мол, бездельник Теодагаст, на чужой шее проехаться хочет.

Минуло несколько времени с тех пор, как дядя Агигульф с Валамиром от гепидов воротились. После в бург ездили и все, как есть, Теодобаду доложили. Передавали: пусть ждет Теодобад гепидских старейшин. Обещали гепиды прийти. Говорили однако, что трех коней не приведут — зачем скотов портить, спины им ломать. Вместо того двух волов приведут. Так что готовь дары, Теодобад!

Теодобад захохотал и сказал: уж приготовлю.

Теодобад очень доволен был. Дядю Агигульфа и Валамира к себе приблизил и обласкал-одарил. Дяде Агигульфу подарил пояс наборный, а Валамиру — аланские стремена. И теплый плащ, чтобы Валамиру ездить было удобно и спать в походе не зябко.

С тем и вернулись в село удальцы наши.

Дядя Агигульф говорит, что в бурге все спокойно, никаких чужаков и в помине нет.

Наступало время жатвы. О том все речи и велись, и думы все об урожае были. Добрым в этом году урожай быть обещал.

Когда дядя Агигульф с Валамиром из бурга второй раз вернулись, Хродомер уж наладился раба своего Хорна у Теодагаста забирать, поскольку теперь дозор на кургане Агигульф с Валамиром нести будут и у Теодагаста время появится по хозяйству своему работать. Однако Теодагаст к его намерению отнесся с нескрываемым унынием.

Но дядя Агигульф с Валамиром Теодагаста порадовали. Доложили старейшинам все как есть. В бурге толковали они, мол, с военным вождем о чужаках да о дозорах, советовались. Ибо сын Аларихов в таких делах премного сведущ.

И вот что присоветовал им Теодобад. Спросил сперва, в дело глубоко вникая: где больше всего чужаков видали? Дядя Агигульф отвечал: на озере. Стало быть, сказал Теодобад, со стороны озера подвоха и ждать надобно. И присоветовал засаду в роще скрыть. Пусть, дескать, воины Агигульф с Валамиром в роще сидят, подобно хищникам, добычу подстерегающим, и следят, не пойдут ли чужаки. А на кургане пусть, как и прежде, два других воина сидят. Нечего целыми днями всем селом по кургану лазить, прах славного Алариха тревожить. К тем-то двум воинам, Теодагасту с Аргаспом, Аларих уж притерпелся, поди.

Теодагаст, мудрость Теодобадову славя, кричал, чтобы старейшины совету военного вождя последовали. Дедушка Рагнарис говорил, что Теодобад сопляк и против Алариха — как мышь против могучего волка. Хродомер же, дивное согласие с дедушкой Рагнарисом являя, молвил, что мир к упадку ощутимо клонится, коли военные вожди подобные советы давать начали, когда жатва близится и урожай добрым быть обещает.

Дядя Агигульф говорил, что негоже против военного вождя идти, непокорство являя. Ибо тын ставить надлежит, а Теодобад людей в подмогу даст. Гизарна вторил дяде Агигульфу и кричал, что не пойдет он, Гизарна, против военного вождя, ибо противится тому его воинское сердце. Валамир во всем был согласен с дядей Агигульфом.

Валамир вот о чем говорил. Село наше, говорил Валамир, стоит плохо. С одной стороны Долгая Гряда обзор закрывает, с другой стороны — река. Неправильно село стоит. Надо было холм, что за рекой, оседлать, прежде чем Аларих покойный его своим курганом оседлал.

Прежде-то почему наше село окрестные племена набегами не тревожили? Потому что знали — пестуют здесь свирепых воинов. Оттого и побаивались нас. Да и отсутствие тына подтверждением тому служило. Никого не боимся, ибо нас все боятся.

До чужаков же не дошла еще наша суровая слава. И потому могут сдуру на село наше войной пойти.

Дабы не случилось этого, нужно вот что устроить. Пусть день и ночь кипит в селе свирепая битва. Пусть бьются все со всеми. Пусть кони ржут, а собаки лают. Пусть рагнарисов край с хродомеровым косогором бьется, пусть двор с двором сражаются, пусть в домах между собой все бьются, шум великий учиняя. Дабы ведали враги наши, если к селу подступят: в нашем селе ничего, кроме священной ярости, нет.

Зато ярости много.

Биться до смерти не нужно, поправился тут Валамир, видя, как нахмурились дедушка Рагнарис с Хродомером, будто и впрямь вознамерились в бой кинуться. Можно только вид сделать, что бьемся. Главное — когда биться будем, почаще на Долгую Гряду взбегать. Если лазутчики чужаков от озера пойдут, увидят сразу, сколь много в нас священной ярости, и устрашатся. И отвернут от села нашего.

Днем сами будем биться, а ночами, когда тьма закрывает все и не разобрать, кто есть кто, пусть рабы бьются.

Хродомер ядовито осведомился у Валамира: все ли, мол, высказал, что на сердце лежало?

Валамир сказал: все.

Дядя Агигульф Валамира в скудоумии упрекнул. А вдруг чужаки войнолюбивы? Завидев нашу свирепую потеху, захотят поучаствовать. Тут-то нам и погибель придет.

Валамиру-то хорошо, у Валамира рабы есть, а он, дядя Агигульф, — сам как раб, когда дедушка Рагнарис за него возьмется. Это дядя Агигульф так сказал.

Дед Рагнарис молвил, споры долгие пресекая: