Ататюрк. Особое предназначение

Большую часть времени Кемаль проводил в выстроенном Энвером лагере в Айн-Мансуре, где тот создал военную базу, на которой османские офицеры обучали военному делу арабов — свою главную ударную силу в войне с Италией.

Османские гарнизоны были слишком малочисленны, и основными поставщиками военной силы стали местные племена сансуси.

В конце января итальянцы в очередной раз попытались прорвать турецкую оборону и продвинуться в глубь страны, и Кемаль снова показал, как надо руководить боевыми операциями.

Проведенная им жестокая контратака надолго отбила у итальянцев охоту к подобным экспериментам.

Правда, для самого Кемаля этот бой кончился весьма печально: он получил инфекцию в глаз и на несколько дней перестал им видеть.

Почти месяц пролежал он в госпитале лагеря, но полностью вылечиться так и не успел.

В начале марта итальянцы снова пошли в наступление, и Кемаль в течение нескольких суток сдерживал их отчаянные атаки.

После чего вернулся в госпиталь в настолько серьезном состоянии, что врачи сняли с себя всю ответственность и настоятельно советовали ему как можно быстрее ехать на лечение в Египет.

Выйдя из госпиталя, Кемаль пошел на повышение и теперь имел в своем распоряжении восемь османских офицеров, 160 солдат и добровольцев и 8 тысяч арабов.

Эти воины находились как бы в двойном подчинении: ими, что было вполне естественно, командовали шейхи и османские офицеры.

И надо отдать им должное: почти в течение года они изрядно потрепали нервы пятнадцати тысячам итальянцев с их мощной артиллерией.

Вся беда заключалась в том, что арабы были людьми настроения, и его постоянно приходилось поднимать с помощью звонкой монеты.

Но чем больше платили арабам, тем невыгоднее им становилось прекращать войну, и они попросту саботировали приказы своих османских командиров.

Кемаль много раз беседовал с шейхами на эту деликатную тему, и всякий раз те клятвенно заверяли его, что это недоразумение и их воины будут сражаться как львы.

Тем не менее, перед каждой операцией они устраивали самый настоящий торг, который напоминал скорее стамбульский рынок, нежели военный совет.

В конце концов, Кемалю осточертело уговаривать арабов, и он стал хитрить.

И когда при подготовке важной операции шейхи затеяли очередную торговлю, он не стал изощряться в красноречии и взывать к чувствам «своих братьев по религии», а сразу взял быка за рога.

Неожиданно для всех он достал записную книжку, долго смотрел в нее, а затем обратился к одному из самых влиятельных шейхов.

— Нам давно уже известно, — холодно произнес он, — что вы являетесь итальянским агентом, шейх Мебр! А я пришел говорить не со шпионами, а патриотами! Бог с вами, шейх Мебр, я найду с кем воевать! А с вами на эту тему поговорят другие люди…

Расчетливо нанесенный удар попал точно в цель, и по мере того как до Мебра доходил смысл услышанного, изумление на его лице сменялось неподдельным испугом.

Беседовать с молодчиками из «Особой организации», созданной Энвером для разборок со всеми, кто вставал на пути «Единения и прогресса», да еще по обвинению в шпионаже, у него не было никакого желания.

Он уже видел, как они «разбирались» с предателями, и тут же заверил Кемаля в том, что завтра сам поведет своих людей в атаку.

Мебр не обманул и не только выбил итальянцев с важной для них высоты, но и захватил в плен 200 человек.

Обобрав их до нитки, он чуть ли не голыми отпустил их в пустыню.

Конечно, подобные истории куда больше говорили скорее о наивности самих арабов, нежели о какой-то там тактической мудрости Кемаля.

И, тем не менее, он уже начинал выделяться среди остальных офицеров.

Пунктуальный и требовательный, он умело организовывал работу разведки и отличался высочайшей требовательностью к подчиненным. Никто не видел его в грязной рубашке или невы-глаженных брюках.

Поднимая моральный дух своих солдат, он постоянно твердил им о тех великих целях, за которые они сражались.

Нравились ему и патриотически настроенные офицеры, и он с восхищением рассказывал о них Салиху.

«Сегодня, — писал он ему в одном из своих писем, — у нас была встреча всех офицеров и командиров, и, глядя на этих героев, я читал на их лицах желание умереть за родину.

И, чувствуя, как мое сердце наполняет гордость за них, я сказал: „Наша родина должна быть счастлива, поскольку у нее есть много детей, готовых пожертвовать за ее безопасность и счастье свои жизни!“»

Да, здесь много патетики и романтики, но не надо забывать о том, что носившие арабские наряды османские офицеры на самом деле смотрели на себя как на романтических воинов пустыни.

Именно в пустынях Ливии Кемаль получил превосходный урок военного мастерства и приобрел бесценный опыт при всей условности этой странной во многих отношениях войны.

Он много раз принимал участие в учениях, но только сейчас по-настоящему понял, что, несмотря на весь их размах и ту важность, с какой проводили их генералы, в сущности, все они оставались игрой в солдатики.

А здесь, в Ливии, шла самая настоящая война, на которой солдаты становились солдатами.