Атаман Платов

Разъяренные турки бросились на них, лавиной устремились в преследование. Проскакав версты три, их конница вдруг оказалась перед русскими орудиями. Те ударили картечью.

Одновременно на неприятельский фланг Платов выслал отряд под командой генерала Денисова в составе шести полков.

Напутствуя его, Матвей Иванович предупредил:

— Забирайте поглубже, к самому лагерю, чтоб не дать в нем туркам закрепиться.

Но Андриан Карпович без того уже знал, что и как делать. В сражении он был не только лих, но и осмотрителен.

Ударом атаманского полка с фронта, а с тыла — отряда Денисова неприятель был разгромлен. В панике турки бежали к Силистрии. Почти тридцать верст продолжалось преследование врага.

К полудню все было закончено. Но тут дозорные донесли, что вверх по Дунаю плывут парусные фелюги.

— Так это же недобитые турки!

— Аж десять штук!

— А в них-то полным-полно! — послышалось со всех сторон.

К реке прискакал Платов:

— Где полковник Карпов?

И полетело:

— Карпова к атаману!

Полковник Карпов командовал донской артиллерией.

— Немедленно сюда пушки! Лодки расстрелять! — распорядился атаман.

Шесть орудий подвезли к берегу и открыли огонь. После частой пальбы удалось разбить четыре лодки. Остальные шесть поспешно направились к противоположному берегу.

— Убегут ведь! Утекут! — кричали в досаде казаки.

Ядра туда не долетали.

— Разрешите довести до конца начатое! — обратился к Платову Строганов.

— Что задумали?

— Пошлем охотников вплавь.

Платов задумался лишь на мгновение.

— Действуйте! Заставьте их сесть в фелюги и причалить сюда.

И вскоре казаки кинулись вслед убегающим туркам…

Только к вечеру закончилось сражение. Оно завершилось полным разгромом неприятеля.

За бой у Рассевата Матвей Иванович Платов был удостоен чина полного генерала, генерала от кавалерии.

Осень прошла в сражениях, а в конце ноября Платов сильно заболел. Штаб-лекарь Нестеров не на шутку испугался. Таким он еще не видел генерала. Сообщил находившемуся в армии опытному доктору Виллие.

Тот долго выстукивал больного, слушал в трубочку, а потом сокрушенно покачал головой:

— Плохо, Матвей Иванович, плохо.

— Что такое, батюшка?

— Немедленно в Петербург. Немедленно!

— А как же мои казаки? — попытался возразить он. — Не брошу же я их, Яков Васильевич!

Но это не возымело действия на лейб-медика.

— Поймите, атаман, не начнете лечиться, нападет на вас чахотка. Чахотка! Вы же понимаете, что это такое?! А ваши казаки не пропадут. Есть и Денисов, и Иловайский, и граф Орлов-Денисов. Все молодцы, один к одному. Вас не заменят, но сменить могут. А уж о разрешении императора не беспокойтесь. Я постараюсь все уладить.

Матвей Иванович питал к Виллие особое уважение. И не потому, что тот был опытным доктором, знал его Платов и как преданного делу человека. В Пруссии, во время войны с Наполеоном, через руки Виллие прошли сотни раненых, которым он делал операции. И многие обязаны ему жизнью.

Однажды, производя операцию, доктор случайно порезал себе палец. Он хорошо понимал, чем это могло кончиться. Не раздумывая, приказал помогавшему фельдшеру:

— Режь!

— Что резать?

— Палец! Вот этот палец!

— Ваш палец? Да мы его йодом, ваше превосходительство.

— Режь! — в ярости закричал тот.

И фельдшер тут же отрезал палец. Отдышавшись немного, Виллие продолжал у операционного стола свое дело…

— Петербург сейчас мне ни к чему. Уж лучше, Яков Васильевич, я поеду на Дон. Там в одночасье от воздуха родного излечусь.

На Дону Платов пробыл до весны. Потом выехал в Петербург. Здесь ему вручили за кампанию 1809 года орден Георгия 2-го класса и Владимира 1 степени.

ГРОЗНЫЙ 1812!

Вторжение

На рассвете 12 июня, перейдя по трем наведенным через Неман мостам, «великая армия» вступила в пределы России. В клубящемся тумане, соблюдая равнение и строй, шагала пехота, легко двигалась лихая конница, тяжело громыхала артиллерия. Шестьсот тысяч человек, почти полторы тысячи орудий сплошным потоком текли мимо Наполеона, и, казалось, этому потоку нет конца.

Наполеон стоял на высоком берегу в окружении своих маршалов, молча взирая на проходившие полки. Он стоял в своей привычной позе, скрестив на груди руки и выставив вперед ногу в ботфорте, располневший, обрюзгший, с упрямо поджатыми тонкими губами на угрюмо-озабоченном лице.

О чем он думал? Возможно, вспомнил, как накануне вот здесь, неподалеку от моста, когда проводил рекогносцировку, из-под ног коня выскочил заяц, и конь, взбрыкнув, сбросил его, и он, гроза Европы, беспомощно распластался на земле. А потом услышал, как Бертье, его ближайший помощник, осторожно сказал кому-то: «Мы сделали бы гораздо лучше, если бы не переходили через Неман. Это падение — дурное предзнаменование».

Возможно, глядя на проходившую силу, он тешил себя мыслью разбить в ближайшем сражении русскую армию и завершить, таким образом, войну через месяц-полтора.

A может быть, он забежал в своих мыслях далеко вперед, в то время, когда, разгромив Россию, станет властелином мира? Покончив с Россией, разделается с ненавистной Англией в два счета.