Атаман Платов

Боже мой, какая перемена! Полученное письмо произвело уже свое действие. Обвиняемый не мог стоять. Он сидел, облокотившись о стену. Рот был открыт. Глаза широко выпучены и ничего не видели. Ужас овладел им совершенно. Остальные все тоже затихли. Все поняли, что письмо неспроста и уже, конечно, не с просьбой оправдать. Вольского знали хорошо.

Всех мучила неизвестность и страх перед военно-полевым судом. Приговор-то ведь очень уж страшен именно своей краткостью: одно из двух: виноват или невиновен. Смерть или жизнь…

На меня, когда я вызывал арестованного, смотрели, как на выходца из того света. Князь Вачнадзе и еще кто-то махали вопросительно рукой.

– Виновен? – спросил Ананьин. Я ничего не ответил и закрыл дверь в комнату суда. Стражник стоял около стены между двумя конвойными саперами. На нем было какое-то короткое серо-черное пальто, вроде матросского бушлата. Папаха. Патронташ через плечо. Высокие сапоги. Тут только нам бросилось в глаза, что и остальные два стражника, свидетели, были одеты точно так же, как и он. Даже шеи у всех трех были замотаны одинаковыми шарфами.

– Казаки! – обратился Вершицкий к свидетелям. – Вы видите, что они одеты одинаково. Во время перестрелки и погони за ним, – он указал на обвиняемого, – могло выйти так, что вы схватили и не того, который стрелял. Ведь он иногда скрывался от вас между кустами, не правда ли?

– Так точно, временами скрывался на несколько минут, только не надолго. Мы за ним, может, минут десять всего гнались.

– Так… хорошо… Но теперь суду нужно, чтобы вы чистосердечно и правдиво сказали, он ли это, или вы сомневаетесь. Дело ведь идет о жизни человека. Скажете прямо, уверенно: «он» и его повесят. Поэтому посмотрите хорошенько на обвиняемого; если это он, то не жалейте его и прямо говорите «он». Если же сомневаетесь, то так и скажите. Ну, вот, ты! – обратился Вершицкий к одному из казаков. – Посмотри и скажи!

– Так что обличие его, – сказал казак. – Одежа, и весь вид, и патронташ, как был на нем, – его.

– А лицо?

– А лицо я не заметил хорошенько. Тот, кто стрелял, был одет, как он, только лица я хорошенько не заприметил. Все они черные. – Действительно, все три стражника, как на подбор, были высокие ростом, с черными усами и бородкой.

– А в лицо его не признаешь, не запомнил?.. Сколько шагов до него было, когда он стрелял?

– Шагов с сотню, может меньше, да вишь ветки кустов мешали хорошенько разглядеть, – основательно ответил казак. – По всему «он», а только лица не рассмотрел и потому не могу точно сказать «он». Может, и другой кто из них.

Все три казака показали одно и то же. Окончательное их показание было формулировано так: лица точно не рассмотрели и не можем с уверенностью сказать, что это именно «он» стрелял.

– Может, бороду заметили, может усы? – спрашивал дополнительно Вершицкий.

– Нет, обличье общее его, только лица не помним.

– Может, кто-нибудь все время видел его?

– Никак нет… – по очереди ответили казаки, – временами скрывался из виду.

– Направление, в котором гнались за ним, было прямое или зигзагами?

– Промеж кустов, – то и дело ворочали из стороны в сторону, однако направление было одно.

– К чему вы задаете эти вопросы? – спросили судьи Вершицкого.

– Как к чему! Чтобы нас не обвинили потом в недостаточном разборе дела. Ведь вся погоня была зигзагами, значит, возможно было перекрещивание направлений и встреча не с тем, за которым гнались.

Наконец, мы остались одни. Вершицкий еще раз подробно перечислил все «за» и «против» обвиняемого и, наконец, объявил, что приступает к голосованию.

– Виновен или нет?.. Другого выхода не имеется. Итак, взвесьте все, что узнали, и говорите свой приговор. Большинство голосов покажет мнение суда. Равенство голосов пересилит мой голос, как председателя… Делопроизводитель – ваше мнение?

За дверью была мертвая тишина. Все знали, что суд решает окончательно – какой приговор постановить. Мы говорили вполголоса, почти шепотом.

– Невиновен, – произнес я.

– Почему вы так уверенно говорите?

– Как я могу сказать иначе?.. Те, кто видел его стреляющим, не решаются сказать определенно, что это «он», как же я скажу, что это «он»? Следствие ясно показало: винтовка нестреляная, расстояние около ста шагов и лицо нельзя было рассмотреть. Бежали зигзагами, теряли из вида. Похож на других стражников. При таких данных возможно сказать лишь одно: может быть он, а может быть и не он. Значит – невиновен.

– Ваше слово, поручик?

– Невиновен! Вполне присоединяюсь к мнению делопроизводителя.

– Ваше, есаул?

– Невиновен! Нельзя предавать смерти человека, если нельзя доказать его вину.

– И мое мнение – «невиновен», – сказал Вершицкий. – По чести и совести мы не можем постановить иного приговора. К тому же он единогласный и сомнений нет никаких… Мы получим нагоняй, но мы не могли поступить иначе. Пишите приговор!

Больше получаса ушло на писание приговора, наконец, он подписан и положен перед председателем. Часы показывали половину второго, когда председатель приказал мне открыть двери и позвать подсудимого для объявления ему приговора.