Атаман Платов

Ночь на 12 июня была тревожной. Ещё накануне пробравшийся из-за реки селянин сообщил, что в их хутор за Неманом прибыл французский пехотный полк и вроде бы солдаты не очень намерены долго задерживаться. Находившиеся в секрете казачьи пикеты донесли, что видели группы людей в мундирах.

Через ночь из Вильно, где располагалась квартира главнокомандующего, пришла в корпус Платова бумага, которая окончательно подтвердила вероятность войны. Подобных распоряжений за свою жизнь Платова получал немало, но этот документ вызывал беспокойство.

— Ставь поболее каганцев, убирай всё со стола! — приказал он денщику Степану.

Расстелив карту, он вместе с дежурным полковником стал разбираться в обстановке.

— Против такой силы нам не устоять, — начал полковник, но Платов взглядом остановил его.

— Замысел Бунапарта не столь уж мудр. Два дня, а может, три, он нас не тронет. А потом ударит нам в правый бок.

— Не совсем понимаю, — признался полковник.

— А что ж тут не понять? Бунапарт тщится надеждой заманить нас в западню… Только вряд ли обманет. Вначале намерен он разбить нас, казаков, а потом и армию Петра Ивановича. Бить поодиночке — это его излюбленный приём. Но мы не простаки. На эту уловку не пойдём.

Под утро прискакал нарочный с письмом от князя Багратиона. Опасаясь, что корпус Платова может быть отрезан от 1-й армии, тот советовал Матвею Ивановичу отходить из Гродно правым берегом Немана на Лиду и Минск.

И, словно в подтверждение опасения, от реки послышалась пальба: французы начали переправу.

Подоспевшая сотня сбросила неприятеля в реку, но он повторил попытку, и не без успеха. Платов приказал уничтожить находившиеся у Гродно мосты. Связь с противоположным берегом прервалась. Из города спешно вывозили запасы продовольствия и фуража, вещевого и обозного имущества, эвакуировали больных и раненых.

Тем временем в районе Ковно, где действовали предводительствуемые Наполеоном главные силы, неприятелю удалось переправить через Неман десант, захватить мост и начать наступление.

На второй день Ковно пал и ясно обозначилось направление главного удара противника: оно шло, как и предвидели, на Вильно. 16 июня русские войска город сдали. Они отступали на Свенцяны и далее к Дрисскому лагерю на Западной Двине, где намеревались дать противнику генеральное сражение.

На следующий день, 17 июня, начала отступление и 2-я армия Багратиона к Минску, чтобы соединиться с 1-й армией. Корпус Платова составлял арьергард армии Багратиона, прикрывал её отход.

КАЗАЧИЙ ВЕНТЕРЬ

Сумерки совсем сгустились, а полки всё продолжали идти. Уставшие казаки ехали молча, строй растянулся, и урядники да хорунжие утратили обычную ретивость.

Вот уже почти две недели, как казачий корпус генерала Платова вёл беспрерывные бои с переправившимся через Неман французским авангардом. А тем временем другие полки занимали в тылу для боя новый рубеж.

Платов ехал в голове колонны сосредоточенно-молчаливый. В недобром расположении духа, изрядно уставший за день. Ему предлагали пересесть в коляску, лёгкий пароконный возок, но он наотрез отказался.

— Соизволите объявить привал? — Подъехал генерал Иловайский. — Казаки и кони малость притомились.

Иловайский в роду был пятым командиром полка и поэтому в документах его именовали не иначе как Иловайский-пятый.

— Хорошо. Привал, — придержал Платов коня.

— Прива-ал!.. Прива-ал!.. Все-ем впра-а-аво! — Команда летела, удаляясь по колонне, и вместе с ней глох частый перестук копыт.

Матвей Иванович неторопливо слез с коня и, передав поводья казаку-ординарцу, сошёл с дороги, с удовольствием разминая от долгой езды тело.

— Адъютант! — позвал он.

— Я здесь, — отозвался сразу же голос из темноты, и перед генералом выросла фигура.

— Поезжайте по колонне, примите от командиров рапорт: все ли на местах, не нужно ли чего? Как там артиллерия?

В колонне войск не столь много. Кроме присоединившихся полков, в голове следует атаманский, численностью вдвое больше обычного казачьего. Но в нём оставалось из десяти сотен лишь три: остальные с генералом Кутейниковым в отрыве. Были ещё татарский, башкирский и калмыцкий полки. А из артиллерии — две пушки второй донской конной роты.

Стояла по-летнему тёплая ночь. Вдали огненными сполохами играли частые зарницы. Небо чёрное, бархатное, на нём перемигивались большие звёзды.

Матвей Иванович мысленно отметил, что сегодня 26 июня — самая короткая ночь. А может, уже удлинилась? И направился, неслышно ступая, вдоль дороги, где расположились утомлённые казаки.

За ним пошёл было и ординарец, но генерал сказал:

— Оставайтесь!

Пройдя немного, Матвей Иванович остановился и услышал:

— Это что же, так и будем всё тикать да тикать? — Голос был чистый, ломкий и принадлежал явно молодому, из недавно прибывшего с пополнением казаку.

— Не тикать, Гаврила, а отступать, — возразил ему другой голос, густой с лёгкой, от табака, хрипотцой. — Зараз хранцуза рази остановишь…

Там, где лежали казаки, волчьими глазами светились красноватые точки цигарок. Они то ярко разгорались, то, теряя силу, медленно угасали. Тянуло дымом махры и крепкого пота.