Атаман Платов

Матвей Иванович слушал песню, а в груди теснилась обида и подступал к горлу тяжёлый комок. За что уволен со службы? Разве он не жертвовал собой в сражениях? Разве не вёл казаков на врагов отечества?

Утром он тронулся в путь.

По прибытии в Петербург его арестовали. На квартиру прибыли трое чинов, предложили следовать с ними.

— Это недоразумение, господа, — пытался он протестовать, но его слова не возымели силы.

— Возможно, и так, только мы действуем именем закона.

— Зело не беспокойся, — сказал он напуганному денщику. — Вернусь к вечеру.

Они вышли вместе: старший впереди, за ним, на голову выше всех остальных, Платов, а за генералом — двое. Когда садились в закрытую карету, один из чинов услужливо распахнул дверцу:

— Пожалуйста!

Принял Платова полковник. Он восседал за большим столом. На столешнице — богатый чернильный прибор с фигурой римского латника, метящего копьём в невидимого врага. Хозяин кабинета грузен, с низко проросшими бакенбардами на мясистом лице. Голос зычный, хорошо поставлен. Поздоровался, указал на стул.

— Как здоровье, милостивый Матвей Иванович?

— Неужто затем сюда доставили, чтобы справиться об этом?

— Не только, Матвей Иванович, — без тени смущения отвечал полковник. — Я понимаю ваше состояние и даже сочувствую. Но дело, видите ли, в том, что поступила копрометирущая вас бумага…

— Донос, вы хотели сказать?

— Зачем так? Мы действуем именем закона.

— Я привык говорить прямо.

Полковник сидел на точёном, с высокой спинкой стуле прямо и строго. За ним на стене портрет Павла. Небольшого роста, курносый в яркой форме прусского покроя, картинно положил руку на эфес сабли.

— Придётся вас взять под стражу.

— Да за что же?

— Суд разберётся.

Платова посадили в Петропавловскую крепость, В камере вместе с ним находился полковник Трегубов и князь Горчаков. Если Горчаков отличался молчаливостью, то Трегубов любил подолгу говорить. Говорил он витиевато и нудно. И всех своих знакомых и родных, не жалея дёгтя, чернил. Все, по его выражению, были недостойными людьми, и для каждого у него находился ярлык дурака, бездаря, сволочи, подлеца, мошенника, плута.

Как-то, выслушав очередной рассказ о дележе наследства после смерти матушки, когда три брата и четыре сестры, по словам Трегубова, оказались подлыми людьми, пытавшимися обмануть его, Матвей Иванович спросил:

— И как это угораздило вам сюда попасть?

— Как? Да очень просто! — воскликнул Трегубов. — Примерно, как вы иль уважаемый князь Алексей Иванович! Донесли императору нелестное, а у него спрос краткий — в крепость!

— И кто же мог выступить против вас? — со скрытой издёвкой продолжал допытываться Платов.

— Нашёлся один, уж вы-то должны его знать: Зорич такой, офицер.

— Нет, не знаю.

— Он и сочинил на меня донос, мол, полк неисправен, что плохо им командую и жалоб от низших чинов много. Это позволительно ли, спрашивается, принимать жалобы на полковника! Когда было такое? Ох и гусь этот Зорич!

— Да вы тоже, видать, гусь хороший!

— Это ж почему?

— Да по всему… Бедные солдаты.

— А солдаты при чём?

— При том, батенька, что вы были их начальником. На следующий день Трегубов стал рассказывать, как он участвовал в сражении при Кинбурне и видел в деле Суворова.

— Какой он полководец? Так себе…

— А ведь вы, сударь, дерьмо! Да-да! Противно не только слушать, но дышать одним воздухом. От вас смердит.

— Вы!.. Вы!.. — задохнулся Трегубов. — Ежели думаете, что генерал, что всё дозволено, то ошибаетесь, сударь! Я знаю про вас многое! Теперь-то уж не буду молчать, всё выложу! Казак паршивый! Мужик!

Вспыльчивый Платов едва себя сдержал, бессильно опустился на топчан.

7 декабря состоялся суд. По доносу одного из полковников его обвиняли в незаконном присвоении денег. Разбирались долго, вороша документы, расписки, квитанции, заслушивая свидетелей. Подсудимый держал себя уверенно, с достоинством и в своё оправдание заявил, что, состоя начальником всех Чугуевских полков деньги, однако, в свою пользу ни копейки не употребил. Более того, по недостатку казачьей суммы ему часто приходилось расходовать свои деньги. Его первый Чугуевский полк был признан лучшим среди прочих частей. И кони отличались ухоженностью. Военный суд вынес заключение о невиновности генерала Платова.

Через день решение суда представили на утверждение Павлу.

— Значит, не виновен? Ну-ну.

У Павла было своё мнение. Мог ли он простить того, кто находился в фаворе у Екатерины, пользовался при ней славой?

Брызгая чернилами, император поперёк листа написал: «Исключить из службы и отправить к Орлову на Дон, дабы держал его под присмотром в Черкасске безотлучно».

Прокурор хотел было пояснить, что Платов уже исключён, нет смысла вновь писать об этом, но промолчал.