— Позор! Позор! — качал головой Платов.
Через неделю в лагерь прискакал горец. Найдя Серебрякова, сообщил, что Ших-Али скрывается в горном селении Череке.
Зубов приказал немедленно направить в аул два отряда и схватить беглеца.
Один отряд возглавил генерал Булгаков, второй Платов. В ночь со 2 на 3 июля отряды подобрались, оценили аул плотным кольцом, однако Ших-Али не застали. Незадолго перед тем он скрылся. Объединившись с Сурхаем, Ших-Али окружил в одну из ночей егерей и сотню хопёрских казаков из отряда подполковника Бакунина и едва их не уничтожил. Спасибо, подоспел на помощь Углицкий пехотный полк.
Вслед за тем Ших-Али подготовил покушение на самого Зубова. Исполнителем наметил находившегося в русском лагере своего брата Нури-хана. Нури долго жил в Петербурге, а затем вместе с Зубовым прибыл в Кизляр и с тех пор находился при главнокомандующем.
Однако заговор не состоялся. Помог его раскрыть казак из команды майора Серебрякова.
В день нападения Нури оседлал своего красавца и стал джигитовать. Во время джигитовки у него с головы слетела шапка, из неё выпал листок бумаги. Казак подъехал, развернул. В глаза бросился нарисованный под арабской вязью строчек череп. Возможно, казак и не придал бы значения этой бумажке, но рисунок вызвал подозрение, он незаметно сунул записку в карман.
Набравшись смелости, направился прямо к Платову.
— Только что подобрал вот энту писулю. Её Нурка из шапки утерял, — переминаясь с ноги на ногу, доложил он генералу.
Матвей Иванович развернул записку, недовольно хмыкнул.
— Живо толмача!
Толмач, хмуря лоб, вначале прочитал про себя, с тревогой посмотрел на Платова.
— Тут недоброе: «Волей аллаха повелеваю, чтобы сегодня восход солнца был для Кызыл-Аяга последним…» Это… Они же графа убить замыслили!
Зубов, выслушав толмача, стукнул кулаком по столу, вскочил, опрокинув стул.
— Я к этому роду Шихову со всей душой, а они… Эй, Апраксин! Сейчас же Нура арестовать! И под охраной отправить в Астрахань! Чтобы духу его здесь не было!
В тот же день было отправлено письмо к Сурхаю. Зубов писал, что русские войска идут на помощь Грузии и их враг один — персидский владыка Ага-Мохамед. Никаких злых помыслов против дагестанских и других кавказских народов армия не имеет. И потому он требует, чтобы Сурхай отказался от своих вредных для освобождения Кавказа помыслов. Чтоб войско распустил и сам бы явился с повинной к русскому командованию. Если этого не сделает он, Зубов вынужден будет послать войско в его, Сурхая, Казикумыкское ханство и опустошит огнём и мечом.
Сурхай с ответом не задержался. Он писал, что, получив письмо, долго над ним думал и свою вину признает, а потому просит прощения и готов принять условия. А вскоре и сам явился с повинной головой и присягнул на русское подданство.
— Когда ещё корпус находился в походе, из Петербурга возвратился осетин подполковник Мансуров. Он был дослан в столицу Зубовым после взятия Дербента. В донесении Зубов писал о кровопролитном штурме крепости, о мужестве и храбрости вручённого ему войска, о добром отношении большей части дагестанского народа к русскому воинству и неприязни к персидскому владыке. К донесению были приобщены ключи, вручённые ему старцем.
Получив всё это, Екатерина проявила монаршью благосклонность к гонцу и к войску. В ответном послании она писала, что «граф Зубов сделал за два месяца то, для чего Петру I понадобилось два похода, и притом он встретил более сопротивления, чем император». Одобряла она и достойное обхождение Хараджи-Ханум. Проявляя к новой наместнице Дербента благосклонность, она одарила её бриллиантовым пером, дорогими серьгами и перстнем.
Зубов был пожалован внеочередным званием генерал-аншефа, отмечен орденом Георгия второй степени, алмазными знаками ордена Андрея Первозванного. Награждены были и многие генералы и офицеры. Матвей Иванович Платов удостаивался ордена Владимира третьей степени.
— И ещё императрица-матушка повелела вручить донскому атаману присланную почесть. — И с этими словами Зубов извлёк из ящика саблю.
Обтянутые тёмно-синим бархатом; ножны, золотая оправа, украшенный алмазами и изумрудом эфес. На нём короткая надпись: «За храбрость».
— За службу верную, за ваши дела, кои известны всей России, за мужество и умение воинское, — сказал Зубов, передавая генералу оружие.
Вечером, оставшись один, Матвей, Иванович выложил на стол две сабли. Справа лежала его старая, некогда принадлежавшая отцу. Он вспомнил день, когда отец вручил её. Было это вскоре после сражения под Каушанами, когда атаману дозволили побывку в станице Черкасской.
Отец, увидев сына в звании бригадира» георгиевским кавалером, наделённым властью походного атамана в Екатеринославской армии, не удержался, пустил слезу.
— Утешил, Матвей, на старости лет. Теперь можно спокойно сойти в могилу. Только прежде прими от меня самое для меня дорогое. — С этими словами Иван Фёдорович снял со стены саблю… — Не в осуду, но скажу, что твоя сабля до моей не дойдёт. И сталь в моей крепче, и вострей она. Не в одной перепалке побывала и не подвела. Моё время ноне прошло, твоё подоспело.