Деятельность этой отважной женщины заслуживает отдельного повествования. 4 ноября Нестерович с переодетыми офицерами выехала из Москвы, а через три дня была в Оренбурге. Воспоминания Нестерович являются единственным подробным свидетельством об обстановке в штабе Дутова осенью 1917 г.
О своей поездке она впоследствии вспоминала:
«Город произвел на меня убогое впечатление: дома все маленькие, жители по большей части азиаты. С вокзала до штаба ехали довольно долго. Я спрашивала у казаков, есть ли у них большевики.
– Где их нет! Вестимо есть, элемент пришлый. Забились в щели, как мыши, боятся атамана, он долго разговаривать не станет, живо распорядится по закону, – ответил казак.
Пришлось ждать минут двадцать. Атаман был занят. В штабе находилось много арестованных большевиков-комиссаров.
– Ценная добыча, – ухмыльнулся казак.
Тут встретили нас офицеры, отосланные нами из Москвы в первый день… Вскоре адъютант повел нас к атаману. Кабинет его можно было бы назвать музеем, все говорило здесь о древности Оренбурга и казачьих традициях. Встав из-за письменного стола, Дутов сделал несколько шагов навстречу и сердечно поздоровался:
– Ждал, сестра, каждый день. Много говорили о вас казаки… Рад познакомиться. Разрешите принять при вас двух офицеров с докладом из Самары?
Доклад длился недолго, помню, касался он того, как отбить золотой запас Государственного Банка в Самаре.
– Как доехали? Кого привезли с собой?
– Доехали благополучно, а привезли 120 офицеров.
– Не может быть, – откинувшись на кресло, удивился атаман. – Но как вам удалось?..
К сожалению, офицерские отряды не у меня, а у атамана Каледина на Дону. Но это не помешает мне принять офицеров, прибывших с вами, тем более что скоро я двинусь на Самару отбивать золотой запас… Ко мне тоже едут отовсюду переодетые офицеры. Эту силу надо использовать. Но нельзя оборванных и измученных сразу посылать в бой, сначала – отдых. А для этого необходимы деньги и деньги. У меня в войске их вовсе нет. Созвал я наших милых купчиков, просил дать денег, не помогло, хоть и клянутся: «Душу отдадим за спасение России». Я им: «Оставьте душу себе, мне деньги нужны». Не тут-то было. Пришлось наложить контрибуцию – в миллион рублей. Дал сроку 24 часа, завтра утром должны быть доставлены. Все рабочие-большевики грозились забастовкой, так что одно оставалось – занять войсками городские учреждения, расстреляв предварительно зачинщиков458. Рабочие комитеты я засадил в тюрьмы, как заложников. Думаю, что голубчики призадумаются; знают – не шучу. Пробовали присылать делегации с требованием освободить арестованных. Несколько раз дал маху: принял. Но когда уже очень обнаглели, – даже террором стали мне грозить и казакам, – перестал с ними церемониться. Теперь, когда приходит делегация, попросту зову казаков, и они делегацию забирают. Что с ней потом делают – меня мало интересует. Сейчас Россия в таком состоянии, что разговаривать не время… Ну и прекратились делегации. Слава Богу, все в порядке. Получил я приказ от Ленина сдать власть совету казачьих депутатов. Что же? Я ответил: «Мерзавцев и бандитов властью назвать не могу». Имею сведения, что мой ответ дошел по адресу. Под Ташкентом вырезали много казаков, начальник еле спасся, переодевшись сартом… Но ежели удастся спасти золотой запас из Самары, тогда ничего не страшно. А доколе денег нет, что поделаешь? Знаете наших купцов: пока раскачаются, с Россией Бог весть что стрясется. Ни я, ни Каледин, ни Алексеев без денег ничего не сделаем… В Новочеркасске теперь Всероссийский казачий съезд. Отправляйтесь-ка немедля на Дон к Каледину с моим письмом и расскажите все подробно о себе и то, что я говорил…
Атаман сказал еще, что в Оренбурге вся городская управа – сплошь большевики, но он прикажет ей выдать мне удостоверение… Дутов просил поддерживать связь с ним, не доверяя казакам, среди которых шла энергичная большевицкая агитация. У Дутова мы пробыли часа четыре, а затем – в городскую Управу, где все было исполнено по приказу атамана…»459.