Атаман А. И. Дутов

По словам самого Рудакова, «что касается пущенных по моему адресу еще бесконечного множества самых нелепых обвинений… я заявляю, что это гнусная клевета и я даже не нахожу нужным на это отвечать, ибо это ниже моего достоинства. Как видите, все заявление (Дутова. – А. Г.) является каким-то сплошным недоразумением. Действия я свои считаю совершенно законными и правильными, направленными всецело ко благу казаков и Родины вообще… я сделал для войска все, что было в моих силах. Я отдал войску все свое знание, всю энергию, все свое здоровье, я отдал самое для меня дорогое – моего сына… Теперь у меня осталась только моя честь. И вот Вы, для кого я все отдал, отнимаете у меня последнее – мою честь, нет, этого я Вам не отдам, ибо честь моя дороже моей жизни»¹⁴¹⁹. Протоколы заседаний Войскового Круга скупо свидетельствуют о том, что доклад Рудакова вызвал продолжительные горячие прения, после чего была принята резолюция о переходе к очередным делам. Во всяком случае, Рудаков не был арестован, что уже свидетельствует о недоказанности обвинений в финансовых злоупотреблениях. Однако в составе Войскового правительства его так и не восстановили.

Получается, что обвинение Рудакова в том, что он «не представил… отчета» о затратах, было вовсе не основным в речи Дутова. Рудаков в декабре 1918 – феврале 1919 г. направил Войсковому правительству и Кругу восемь телеграмм с отчетами о своей работе, так что войсковая администрация была осведомлена о его действиях. Разумеется, спустя 85 лет после рассматриваемых событий ни доказать, ни опровергнуть наличие злоупотреблений со стороны Рудакова невозможно.

Вместе с тем оренбургского атамана больше всего возмутил факт самовольного, с его точки зрения, отъезда Рудакова в Читу для переговоров с Семеновым. По сути, Рудаков стал жертвой переменившейся политической обстановки и личных опасений Дутова. Когда его в середине ноября 1918 г. направляли в командировку, ни о каком конфликте Семенова с верховной властью речь не шла. Предложение Семенова признать Дутова в качестве Верховного Правителя сильно компрометировало последнего перед Колчаком и его окружением. Визит же оренбургской делегации к мятежному атаману в Читу мог и вовсе быть воспринят Омском как попытка объединения казачьей оппозиции, что могло плохим кончиться для самого Дутова. Оренбургский атаман опасался, возможно не без оснований, что в Ставке в связи с действиями Рудакова усомнятся в его собственной лояльности (при этом проехать в Читу, чтобы продвинуть оренбургские грузы, Рудакову посоветовал не кто иной, как Д.А. Лебедев), и стремился не запятнать свою репутацию верного сторонника центральной власти. Дутов отлично понимал, что без поддержки омской Ставки его положение весьма непрочно, поскольку снабжение Отдельной Оренбургской армии всецело зависело от контролировавшего железную дорогу Омска. Поэтому оренбургский атаман предпочел в угоду собственному спокойствию предать своего помощника. В своей ответной речи Рудаков аргументированно ответил на все обвинения Дутова. Более того, его поездка, как выяснилось, принесла ощутимую пользу войску. Но это уже не имело значения.

Буквально на следующий день после обсуждения на Круге, 9 марта 1919 г., Дутов приписал к своему письму Колчаку следующий постскриптум: «К Вам устроился в Ставку полков[ник] Рудаков, бывший член Войск[ового] правительства и мой помощник по продовольствию, я едва[-]едва от него отделался, считаю долгом предупредить, что много говорит и как будто дело, но очень и очень любит деньги, очень ловок, хитер и замешан в некрасивых сношениях с германскими агентами через жену польку»¹⁴²⁰. Вряд ли Рудакову с подобной характеристикой удалось задержаться в Ставке.