Атаман

— Китайцы... Чтобы они разоружали русских?! — негодующе воскликнул Семенов. — Этого еще не хватало! — Словно о чем-то вспомнив, он достал из кармана кителя мандат, полученный им в Петрограде, положил на стол перед военным чиновником.

Тот медленно зашевелил губами:

— Воен-ный комис-сар Дальне-го Востока. — Краска прилила к его лицу, и Куликов поспешно вскочил с места.

— Сядьте! — сказал ему Семенов. — Пригласите-ка лучше ко мне сюда, в здание станции, начальника китайского гарнизона, командира бригады, начальника дипломатического бюро Цицикарской провинции с драгоманом[42], городского голову и начальника милиции.

Военный чиновник лихо щелкнул каблуками, перевел взгляд на прапорщика:

— Кюнст, выполняйте приказание!

Кюнст вскочил с обрадованным видом, как и его начальник, щелкнул каблуками и, сдернув со старой рогатой вешалки шинель, исчез.

— М-да, и вас, оказывается, тоже разложили большевики, — удрученно протянул Семенов, пригладил ладонью усы.

В разговоре он не сразу обнаружил, что сзади, в самом темном углу, у весело потрескивающей поленьями печки сидит еще один человек и неотрывно глядит на огонь. Поручик с седыми висками словно погрузился в этот огонь целиком, стал частью его и на людей, заходивших в паспортный пункт, не обращал внимания.

Печать беды лежала на твердом, изрезанном морщинами лице этого человека — хорошо знакомая Семенову по фронту. Люди с такой меткой обязательно погибали в ближайшем бою. Семенову сделалось душно, и он повел головой в сторону, пытаясь освободить себе горло. Это не помогло, Семенов расстегнул на воротнике кителя крючок.

— Что-то случилось, поручик? — спросил он.

Вместо поручика ответил военный чиновник:

— Случилось. В нашем здании, на втором этаже, заседает революционный трибунал — солдаты судят поручика Егорова...

— Вас, значит? — Семенов ткнул пальцем в сидящего у огня офицера.

— Так точно, — ответил военный чиновник.

— И за что, простите великодушно... судят?

— Ни за что! — У Куликова от возмущения даже задергалась одна бровь. — За то, что отказался выполнять приказания разложенцев и дезертиров.

— Понятно, — тихо и очень отчетливо произнес Семенов, потискал рукою воздух, словно разминал застоявшиеся пальцы, выкрикнул зычно, будто в атаке: — Бурдуковский!

— Урядник словно из воздуха возник, только что не было его, отирался на перроне станции — и вот он, уже стоит посреди комнаты.

—Я!

— Встань у дверей с винтовкой и никого сюда не впускай. Если явятся господа-товарищи за поручиком Егоровым — гони их в шею. Не послушаются — можешь врезать прикладом по зубам. Понял?

— Так точно!

— Действуй! — Семенов повернулся к поручику: — Не бойтесь никого и ничего. И тем более — самозваного революционного суда.

Через двадцать минут на лестнице послышался топот, дверь в приемной с треском распахнулась, раздались возбужденные голоса. Бурдуковский, державший винтовку у ноги, напрягся. Семенов со скучающим видом отвернулся к окну — в окно была видна колониальная лавка. Ее деревянная дверь, на манер сундука окованная рисунчатыми полосками меди, открылась, и на улицу вывалился шустрый старичок. В руке он держал новенький кожаный баул ядовитого оранжевого цвета. Похоже, это был хозяин лавки, в которой Семенов купил два фунта вяленого страусиного мяса. За хозяином торопливо потрусил тонконогий рыжеголовый паренек в треухе, сброшенном с головы на спину, — треух держался на матерчатых завязках, затянутых спереди в узелок.

Из приемной послышались крики.

— Бурдуковский, выйди разберись! — приказал Семенов.

Урядник решительно шагнул за дверь. Крики в приемной усилились, но через полминуты все стихло.

Семенову в окно было видно, как на улицу вывалился спутанный клубок, из которого с трудом выбрался здоровенный детина с испачканным чем-то темным лицом, прокричал высоким встревоженным голосом:

— Казаки!

Клубок рассыпался, пространство перед окном расчистилось. Бурдуковский вернулся в комнату.

— Ну и что? — спросил у него Семенов.

— Как вы и благословили, ваше высокоблагородие, прикладом дал по зубам. Пришлось.

— Подействовало?

— Еще как!

Семенов вновь повернулся к поручику:

— Повторяю, не бойтесь никого и ничего.

Егоров отозвался голосом тихим и благодарным:

— Я в полном вашем распоряжении, господин есаул.

— А вот это — любо! — Семенов употребил любимое слово донских казаков. — Ваша помощь мне понадобится.

Тем временем Кюнст привел в станционное здание китайских чиновников и начальника городской милиции — низенького кривоногого капитана с рябым, посеченным оспой лицом,

— Прошу, господа! — послышался бодрый голос Кюнста. — Прошу! Господин комиссар Временного правительства России находится в паспортном пункте. Направо, пожалуйста!

Группу китайцев возглавлял генерал Ган — мешковатый человек с опухшими подглазьями и вялым ртом, украшенным щеточкой усов. Именно ему было дано указание разоружить гарнизон Маньчжурии — полторы тысячи человек; останавливало Гана пока одно: сил у прибывшей пехотной бригады было для этого мало. Генерал ждал подкрепления.