«Я лежала рядом с ним на кушетке, держа его за руку. В итоге уснула, а проснулась оттого, что во сне слышала его дыхание, которое раньше было тяжелым, а теперь становилось все медленнее и медленнее, и вечером, в начале двенадцатого, он издал последний вздох. Стина сидела со мной, но как раз перед этим ушла домой, и я была со Стуре одна, когда он умер. Сидя рядом с моим мальчиком, лежащим без сознания, я набросала несколько строк на писчей бумаге. Вот что я записала:
15 июня 1952: „While strolling out an afternoon in June“[31]. Так раньше пел мой любимый. И так он поступает теперь –
Карин, которой только что исполнилось восемнадцать, была на каникулах в Париже, но сразу вернулась домой. Размышляя теперь о внезапной смерти отца, она припоминает, что это было для нее неприятной неожиданностью, но не ужасным шоком. О слабом здоровье Стуре знали все в семье Линдгрен, и за много лет до того, как произошло несчастье, Астрид, во всяком случае, понимала, к чему все идет, полагает Карин Нюман:
«Мы очень волновались за него, и когда он так, в общем-то, неожиданно умер, буквально за несколько суток, волнение тоже закончилось, то есть нам даже стало легче. После моего возвращения из Франции – меня привез Лассе – мы провели втроем несколько дней, которые, как мне помнится, были скорее наполнены чудесными разговорами, добрыми воспоминаниями и облегчением, чем слезами и горем. Астрид с тех пор скорбела о мужчине, с которым так недолго прожила. Думаю, у них был порядок в сексуальной жизни, много веселого, и все же долгое время он в основном приносил ей одни разочарования и беспокойство».