«Välmänske», рассказывает Карин Нюман, – это смоландское словечко: так ее мать обозначала человека, который, не выставляя это напоказ, излучал позитивный настрой и умел создавать приятную атмосферу. Такого, что был добр к другим, вмешивался и активно помогал, если нужно. Часто спонтанно и инстинктивно, как Эмиль, перед всем классом поцеловавший учительницу в губы, а потом объяснивший красной и смущенной фрёкен, почему так поступил:
«– Из любезности, – ответил Эмиль, и это стало с тех пор как бы поговоркой в Лённеберге. „Из любезности, как сказал мальчишка с хутора Катхульта, целуя свою учительницу“ – так говорили лённебержцы и, насколько мне известно, и сейчас еще говорят».
Вот таким человеком был Самуэль Август Эриксон, и теперь он ушел навсегда. За одно десятилетие Астрид, Гуннар, Стина и Ингегерд потеряли обоих родителей. Сильные личности, Самуэль и Ханна воспитывали своих четверых детей твердой рукой, но предоставляли им свободу и всегда показывали хороший пример. И не в последнюю очередь – пример счастливой супружеской жизни в эпоху, когда менялось представление о любви и все больше семей прискорбным образом распадалось. Вот что сказала Астрид Линдгрен в интервью «Экспрессу» 6 декабря 1970 года:
«Они так много значили друг для друга, что мы, дети, в каком-то смысле были на заднем плане. Папа безумно любил маму и каждый день напоминал ей, что она уникальна. <…> Я думала, что после маминой смерти он потеряет всякое желание жить. Но он продолжал считать жизнь удивительной, а смерти ждал с надеждой: Ханна пребывала в раю, и там они встретятся. В этом не могло быть никаких сомнений, и обсуждать тут нечего».
Когда весной 1955 года у Ханны случился инсульт и она долго болела, Астрид в письме спросила Луизу Хартунг, не задумывалась ли та о своем отношении к матери. Сама Астрид об этом думала и пришла к четкому выводу: «Я всегда любила папу больше мамы, но восхищалась ею за ясный ум и большие умения». А когда в мае 1961 года Ханна умерла, Астрид повторила в письме к Луизе, что никогда не была «особенно привязана к матери».
Это отношение заметно в изображении родителей в книге «Самуэль Август из Севедсторпа и Ханна из Хульта», основанной на юношеской переписке родителей. Книга была впервые опубликована в журнале «Ви» в 1972 году. В описании сдержанной, религиозной Ханны нет ни холодности, ни отстраненности, но в изображении «välmänske» Самуэля Августа столько тепла и симпатии, что родительский портрет становится признанием в любви к отцу и благодарностью за все, чем дочь чувствовала себя ему обязанной:
«Ему было свойственно поразительное доверие к жизни, желание жить и твердая убежденность в существовании жизни после жизни, а потому даже смерть Ханны его не сломила. Он продолжал любить ее, говорить о ней и восхвалять все ее добродетели. И даже в 94 года, когда, радостный и довольный, лежал в кровати в доме престарелых, своем последнем земном пристанище».
Нэсу уже не быть прежним без Ханны и Самуэля Августа, но он наверняка обретет какую-то новую жизнь. Вот так же дом Линдгренов на Далагатан совершенно преобразился в 1950-е, а дача на Фурусунде в 1960-е постоянно менялась в зависимости от того, жила там Астрид одна или с семьей. «Одиночество – очень странный флюид, который заполняет дом своеобразным отдохновением», – констатировала она в письме Луизе в августе 1963-го, удивляясь тому, что одиночество может действовать так освежающе, и одновременно испытывая легкие угрызения совести, оттого что совершенно не скучала ни по детям, ни по внукам, которые недавно вернулись в город. Замуж она больше никогда не выйдет, это было решено. Вот что Астрид писала своей немецкой подруге в июле 1961-го, наслаждаясь летним теплом, собирая лисички и читая биографию Жорж Санд авторства Моруа: