Астрид и Вероника

Они отправились вниз по склону холма. Астрид шла, слегка сутулясь и сложив руки за спиной. Черные ее сапоги на ходу с шелестом шаркали подошвами по земле. Веронике вдруг припомнились весенние деньки ее детства, — как легко было впервые шагать в летней обуви после зимы. Так легко, что казалось — того и гляди взлетишь. Но вот перед ней шлепает старушка, подволакивая ноги в тяжелых резиновых сапогах, которые ей к тому же еще и велики и на каждом шагу вздымают мелкие облачка пыли на сухой дороге. Южный берег реки усеивали дикие анемоны, они же ветреницы, — голубые бутоны, признаки новой жизни, которые проклюнулись сквозь ковер почернелой прошлогодней листвы и жухлой травы.

Спустившись с холма, Астрид и Вероника свернули на проезжую дорогу и двинулись по обочине, впереди старуха, за ней — молодая женщина. Пересекли дорогу и зашагали по тропинке в лесок. Здесь снова можно было идти бок о бок, и Вероника поймала себя на том, что приноравливается к ритму шагов Астрид.

— Не устали? — спросила Астрид через плечо, не замедляя шага.

— Спасибо, все в порядке, — откликнулась Вероника, и они пошли дальше.

Комары еще не появились, так что можно было шагать не торопясь. А может быть, подумалось Веронике, Астрид нарочно замедлила шаг, чтобы я не устала. Здесь, в тени темных елей, было прохладно, и тропу лишь кое-где пересекали полосы солнечного света — там, где солнце пробиралось сквозь сплошную стену деревьев. Пройдя небольшой лесок, они снова очутились в поле, через которое была протоптана тропинка. Внезапно Астрид остановилась, а взгляд ее устремился на кучку новых домов, окруженных чахлыми саженцами деревьев.

Вероника проследила ее взгляд и подумала: «Странное место выбрали для построек — в открытом поле, на юру, вокруг непролазная грязь, да и вид отсюда так себе».

— Когда-то мой отец выращивал на этой земле лен, — сказала Астрид, по-прежнему глядя на кирпичные домики, которые тесно сбились в кучку, словно опасаясь неведомой угрозы. — А потом поле продали. Муж мой продал — муниципалитету.

Минуту-другую она постояла в молчании, потом резко развернулась и направилась по тропинке к реке, и теперь шагала быстрее. Вероника, слегка запыхавшись, следовала за ней. Некоторое время они шли вдоль реки, высматривая, где передохнуть. Наконец добрались до излучины, где берег, обращенный к югу, прогрело солнце, а деревья защищали это место от ветра. Астрид расстелила на траве свою кофту, а Вероника — куртку. Они сели, старуха сняла резиновые сапоги, вытянула бледные ноги с желтыми ногтями. Потом обе молча улеглись под лучами весеннего солнца.

Вероника смотрела в небо — там беззвучно летели чайки, одна, две… всего пять. Думать она ни о чем не думала — и в конце концов просто задремала. Астрид тронула ее за плечо. Вероника вскинулась. Старушка протягивала ей шоколадку, а сама, как и ее спутница, не сводила глаз с неба. Вероника отломила кусочек и вновь опустила веки. Солнце пригревало ее лицо, мысли блуждали.

— Меня зовут Астрид, — произнесла старуха. — Астрид Маттсон.

Вероника вздрогнула от неожиданности, повернулась и открыла глаза. Астрид все так же лежала на спине, зажмурившись и сложив руки на груди, словно для молитвы… или — в гробу.

— А вы — Вероника, — добавила она. — У нас тут секретов нет, все про всех всё знают. Или думают, что знают. А секреты свои надо охранять, и цена больно высока. — Она сощурилась на солнце. — Одиночество. Одиночеством расплачиваешься.

Над речной гладью реяли чайки, ныряя и взмывая, точно марионетки, которых дергают за веревочки.

Астрид повернула голову, и Вероника впервые заметила, какие синие у старухи глаза. Васильковые. С ее сединой и пергаментной бледностью затворницы они казались особенно яркими.

Вероника села, положив подбородок на колени и обхватив ноги. Она смотрела на реку, над которой чайки продолжали свой причудливый танец.

— Поймите меня правильно, — произнесла Астрид, — я ваши секреты не выведываю. В чужую жизнь нос не сую, мне до нее дела нет.

Она вновь отвернулась.

Рука Вероники соскользнула на траву, погладила жухлые стебли. Пальцы сомкнулись на маленьком плоском камушке. Вероника кинула его в воду. Камушек полетел по дуге, вспугнул чаек — те с пронзительными воплями взмыли ввысь; затем он с легким всплеском плюхнулся в воду.

— Я в этой деревне всю жизнь прожила, — скрипуче проговорила Астрид. — И почитай всю жизнь в одиночестве.

Вероника скосила глаза на старуху, но лицо Астрид оставалось бесстрастным.

— Старая я уже, — не открывая глаз, продолжала Астрид, — скоро восемьдесят будет. И с каждым днем время будто все медленнее идет. Любой день теперь длиннее прожитой жизни. А уж пока зима пройдет и весна наступит — так целая вечность.

Швырнув новый камушек, Вероника промазала — он попал не в воду, а в прибрежный куст. Речная гладь, легкое движение воды приковывали взгляд и не отпускали.