Они поехали в ближайшую деревню перекусить. Там нашлось только небольшое кафе да ларек с сосисками в тесте. Выбрали кафе. Внутри оказалось безлюдно, пахло перепревшим кофе, весь день простоявшим на подогреве. Столики были покрыты клетчатыми сине-белыми клеенками. Вероника сходила к стойке, налила из кофейника две чашки обжигающего горького напитка. Едва они с Астрид уселись, из кухни появилась официантка. Заказали по сэндвичу с ветчиной. Астрид к своему не притронулась, лишь прихлебывала кофе, обхватив чашку обеими ладонями.
— Вам нет нужды оставаться. Я справлюсь сама, — сказала она.
— Конечно, я останусь и подожду с вами, — отозвалась Вероника. — Послушаем, что скажет врач.
Они вернулись к дому престарелых, на ту же скамейку у фонтана, и сели в тени берез. Вероника успела купить газету и теперь читала, Астрид же просто молчала, прикрыв глаза. В четверть четвертого прикатила на пыльном «вольво-универсале» врач. Ее явно предупредили — она помахала еще издалека, потом пригласила за собой. Астрид и Вероника снова очутились в тесном кабинете. Женщина-врач — молодая, загорелая — даже медицинского халата не надела, осталась в линялых джинсах и майке, будто наскоро заскочила принять посетителей, а потом вновь вернется к летним развлечениям. Но на лице у нее написаны были доброта и терпение.
— Затрудняюсь сказать точно, сколько ему еще осталось. — Выговор у нее был не местный. Наверно, замещает врача на лето, сообразила Вероника.
Врач безуспешно попыталась поймать взгляд Астрид, потом повернулась к Веронике.
— У вашего отца слабое сердце, — сказала она. Полистала документы на столе.
Не знает пациента, догадалась Вероника. Может, и записи эти первый раз просматривает. Поправлять врача, говорить, что она не дочь Астрид, Вероника не стала.
— Сестра наверняка сказала вам, что остались считаные часы, от силы дни. В общем, недолго уже. — Взгляд в сторону Астрид. — Хотите, можем пригласить кого-нибудь из местной церкви, чтобы побыли с вами в палате.
Астрид молча покачала головой.
— Пока что можете приходить и уходить, как вам удобно. Но на ночь у нас остается только одна дежурная сестра, и поэтому вы, пожалуйста, решите: или ночуете, или после десяти вечера уезжаете и можете вернуться с утра.
— Я останусь на ночь. Сколько понадобится, столько и пробуду, — ответила Астрид, глядя за спину врача, в окно.
Сестра отвела их в палату, принесла второй стул. Они сели у окна. Из коридора порой доносились приглушенные шаги и голоса, хлопанье дверей. Снаружи — птичий щебет, изредка — шум проходящей машины. Но здесь, в больничной палате, царила полнейшая тишина. Вероника не понимала, спит Астрид или нет: та откинулась на спинку стула и прикрыла глаза. Но стоило умирающему хотя бы слегка шевельнуться или вздохнуть, как старушка мгновенно настораживалась, словно и не дремала. Ожидание всё тянулось, день угас, его сменили сумерки белой ночи, так что света хватало.
Около десяти часов вечера к ним тихонько постучалась медсестра — пришла проведать пациента, прежде чем отправиться домой. Она разгладила и без того безупречно ровное одеяло, кивнула женщинам у окна и удалилась. Позже заглянула дежурная ночная сестра, представилась, повторила все то же самое.
— Если что, вот кнопка вызова, — добавила она и ушла.
Потом опять стало тихо, и Вероника прикорнула прямо на стуле.
Проснулась она резко, не понимая, сколько проспала. Астрид стояла у изножья кровати и что-то тихо говорила. Слов было не разобрать. Вероника решила ей не мешать и вновь задремала, а когда опять проснулась, обнаружила Астрид у окна. Старушка обхватила себя руками, будто в ознобе, — смутный силуэт в предрассветных сумерках. Вероника поерзала на стуле, пластиковое сиденье зашуршало.
Астрид, не обернувшись, уронила:
— Можем ехать. Все закончилось.
В этот предрассветный час дороги были пустынны, а воздух прозрачен, будто днем, но тишина еще была ночная — часы показывали час ночи. Вероника и Астрид ехали по совершенно пустому и безлюдному миру — словно только их двое и осталось на свете. Вероника не замечала, что Астрид плачет, пока не покосилась на спутницу, проверяя, как она, спит ли, бодрствует ли. Астрид плакала беззвучно — слезы струились у нее по лицу и падали ей в руки, почему-то лежавшие у нее на коленях ладонями кверху. Вероника поспешно отвела взгляд и до самого дома смотрела только на дорогу.
Когда машина наконец затормозила у дома Астрид, солнце только показалось из-за горизонта. Наступил Иванов день, праздник летнего солнцестояния, самый длинный в году. Вероника обошла машину и открыла дверцу. Астрид плакала, все так же беззвучно, и Веронике пришлось поддержать ее под локоть, помочь выйти и проводить до самого крыльца.
— Зайти, посидеть с вами? — спросила она. Астрид шарила в карманах брюк, отыскивая ключ, и не ответила, но, войдя в дом, дверь за собой не заперла. Вероника последовала за хозяйкой.
В кухне Астрид встала у окна, в которое уже лились первые лучи рассвета — золотые нити тянулись сквозь стекло и стелились по полу.