Ассистент

Не я пошел, ноги понесли меня по улицам бесцельно, словно щепку поток талой воды. Словно тополиный пух, горячий июньский ветер…

К француженке тянуло неодолимо, как магнитом железку. Но француженка, кажется, для меня потеряна. У нее теперь новый воздыхатель, с которым она может объясняться по-человечески, по-французски, а не на том искореженном немецком пятиклассника троечника, на котором общались с ней мы.

Но не это главное. Карел — красивый мужчина моих примерно лет, перспективный, вероятно, и вообще в европейском кинопроизводстве — свой человек. А я? Сбоку припека. Закончатся съемки, и при любом раскладе — гуд бай, май лаф, гуд бай…

Вдобавок по стереотипному всемирному представлению французы — нация ветреная, непостоянная.

«Разве можно посадить ветер в клетку?» — вопрошал один немецкий писатель, которым я зачитывался в юности. Кстати, в «Триумфальной арке», лучшем его романе, русский друг главного героя говорил о женщине, похожей на мадемуазель Каро и носившей то же имя: «Она — стерва. Был бы ты русский, ты бы меня понял…»

Я — русский. Я — понимаю.

До свидания, зеленоглазая красавица, вряд ли когда еще свидимся. Впрочем, Земля — планета маленькая…

Смеркалось. Опять смеркалось. Последнее время все у меня происходит в это таинственное время, когда уже не свет, но еще не тьма. Впрочем, что здесь таинственного? Дважды в сутки подобное происходит. Вот только знать бы точно, что в жизни моей за сумерки? Предрассветные или послезакатные? Что впереди меня ждет — свет солнечный или тьма кромешная?

Впрочем, что впереди, то и ладно. Ко всему должно быть готовым. Помни, смерть ждет чуть сзади над левым плечом… или правым? Как я себе тогда придумал? И придумал ли?

Оглянулся резко — ни за левым, ни за правым плечом смерти не было. Некогда ей над моими плечами прохлаждаться. Дела у нее важные — косить и пожинать… пожинать и косить…

Марко и Катерина, за ними Стас, фамилии которого я так и не узнал, а теперь и не к чему…

Эй, милая девушка в белом с косой распущенной, кто у тебя в списке следующий? Может, я?

Молчит. Не отвечает. Ну и бог с ней. Впрочем, Бог и без того с ней всегда, а она при Нем бессменно — бич Его и меч разящий…

Божьим бичом, кажется, Тамерлана звали… или Чингисхана? Хотя какая разница? Оба этого прозвища достойны. Оба — великие завоеватели, великие мерзавцы и душегубы, слепые орудия безжалостного, мстительного Господина… Или с нами, людьми, только так и надо? Иначе — с катушек слетим, страх потеряем и начнется российский беспредел во вселенских масштабах…

Ноги несли меня по улице Карла Маркса в сторону набережной реки Ангары. Я не стал мешать ногам бездумно выполнять свои функции. Пусть несут.

Слева памятник Ульянову-Ленину с протянутой рукой. Постамент заляпан красной краской. Правильно. Какой еще краской мазать отца красного террора? Впрочем, до него самого не достать — постамент высокий.

Зато у памятника Александру Вампилову — я проходил как раз мимо — постамент не выше перевернутой лодки-плоскодонки. Почему-то сегодня драматургический знаменитый метис полностью утратил европейские черты. Чистой воды — папа, который, как известно, был древнего бурятского рода.

На фасаде краеведческого музея вместо германских фамилий исследователей и путешественников значились странные какие-то имена: Ата Улан тэнгри, Эрлен-хан, Эрью Хаара-нойон, Эхэ Нур хатан…

По бурятской мифологии, первый — предводитель сорока четырех восточных, злых небожителей, второй — повелитель царства мертвых, третий — его помощник, четвертая — женщина, ханская жена… Что за чушь, откуда я это знаю? Знаю точно.

У памятника российскому императору Александру III оказалось далеко не российское лицо. С раскрытой клыкастой пастью, с выпученными глазами и третьим глазом во лбу, это было лицо бурхана, которого Борис Кикин вырубал на тотемном столбе…

Господи, прости мою душу грешную… Я перекрестился. Император оскалился еще шире, на воркующих у ног его голубей упали клочья густой серой пены с клыков, третий глаз подмигнул мне заговорчески…

Я побежал по гаревой дорожке набережной. Я не знал куда.

Вместо головы первого космонавта Юрия Гагарина на пьедестале стояла глиняная голова мертвого бурятского шамана. Смердила. Полуразложившаяся желтая глина отваливалась кусками…

Я бежал.

Перед моими глазами мелькали ели и березы обочин Байкальского тракта…

…на клумбе справа пылала подержанная японская иномарка с заклиненными дверями, за стеклами ухмылялись незнакомые нечеловеческие лица…

…мое зеркальное отражение из мастерской Стаса щурилось всеми тремя глазами… и никакой это был не дефект амальгамы…

…Мать-Хищная Птица с орлиной головой и железными перьями, как ненормальная, откладывала яйца в вороньих гнездах на разросшихся кедрах сквера…

…Дьяволица-Шаманка, у которой один глаз, одно плечо и одна кость, укачивала меня в железной люльке и кормила вкусной запекшейся кровью…

…три черных Черта вбивали в мою голову копье, срывали с моего тела куски мяса и разбрасывали их в разные стороны в качестве жертвы, потом варили кости в котле…