Ассистент

Дети. Точнее, карикатуры на детей. Много. Всех рас и народов. У каждого ребенка в руке карандаш, размером в рост ребенка. Один рисует клыкастую бабочку, второй — робота-убийцу, третий — щербатый солнечный диск с подбитым глазом… И вдруг один из карандашей оставляет на бумаге косой дождь и страшную зигзагообразную молнию, перечеркнувшую несуществующий экран по диагонали…

Видеть все это было выше моих сил. Вмешательство в обыденную реальность чего-то неуместного, потустороннего раздражало страшно. Я опустил веки, но изображение не пропало. Наоборот, сделалось четче. Что за черт? Или опять у меня третий глаз открылся? Чушь!

А на ненастоящем экране — настоящая буря, разразившаяся в английском графстве Камберленд XVI века. Свирепствует ветер. Деревья вырываются с корнем. А сквозь ночь пробирается бедный пастух в поисках заблудшей овечки…

У пастуха черты лица английского актера, на чреслах — шотландская клетчатая юбка, килт, на костлявые плечи накинут плащ.

Вот он, бедолага, спотыкается и падает в яму — лицом в грязь, плашмя, как падают спиленные в тайге деревья. Когда поднимает голову, грязи на ней нет, но черты переменились. Теперь у него глиняная голова мертвого бурятского шамана. Она гримасничает. Она смеется. Надо мной?.. Вместо юбки и плаща — шаманский костюм для камлания, похожий на боевые доспехи средневекового латника, но щит и меч заменяют бубен и посох…

Я потер лоб двумя руками, потом зажмурился что было сил, до боли в глазных яблоках… Ничего не произошло. Я продолжал видеть дурацкий авангардистский мультфильм…

В потоках воды, среди спутанных корней, при свете беснующихся молний пастух узревает черный пласт, который принимает сначала за входную дверь в Чистилище. Но это оказывается знаменитый камберлендский графит…

Мультипликационная картинка замерла, будто кто-то нажал на кнопку паузы видеомагнитофона. Вероятно, потому, что в привычный уже монотонный франко-русский дуэт откровенным диссонансом вторгся совершенно немузыкальный тевтонский тенор. Влез немец-оператор, непонятно кому доказывающий, что он обожает снимать рисующих деток, гуляющих собак и ночные грозы. И все это без дешевых компьютерных эффектов и тупых комбинированных голливудских приемчиков. С ним никто не спорил. Француз, дав немецкому сумеречному гению потешить самолюбие, продолжил.

Моя картинка ожила.

На графитном руднике графства Камберленд усиленная круглосуточная охрана. Но злоумышленники подкупают стражей. И вот за контрабанду графита на континент по королевскому указу без суда и следствия рубят злодейские головы…

Немец снова не выдержал и, жестикулируя, показал, как ему видится сцена казни. Главное, мол, сфокусироваться на голове, которая, часто помаргивая, падает с плахи на помост и по лестнице скатывается, как футбольный мяч, под ноги опьяненных кровавым зрелищем обывателей… Аналогия с футбольным матчем не случайна…

Француз, не дав закончить немцу, завершил пролог шхуной, рвущейся через Ла-Манш к художникам европейского континента, жаждущим графита.

На этот раз немец почему-то не вмешался.

Начиналось французское кино.

Режиссер спел гимн неутомимой гильотине. Косой нож сначала собирает урожай дворян, а потом — революционеров…

Наш герой приходится племянником знаменитому придворному художнику Николя-Жаку Конте. Художник чудом избегает казни, бросает писать картины и превращается в изобретателя. Новые власти остро ощущают необходимость в его интеллекте, и вот уже Конвент заказывает ему изобретение карандаша. Конте додумывается до смеси, придающей твердость и прочность хрупкому графиту…

Немец безмолвствует.

И тут возникает главная проблема на пути массового карандашного производства. Отсутствие графита…

Гражданину Конте является во сне Святая Дева в обличье Свободы на баррикадах и указывает штыковой винтовкой, почему-то времен Русско-японской войны, направление поиска графита. Само собой, на восток. Вот к чему, значит, мне привиделось русско-японское ружье…

Немец упорно не сообщал, как он будет снимать пышногрудую деву с республиканским триколором. Скрытничал. Удивить хотел, вероятно.

Племянник Николя-Жака Конте, Жан-Николя Конте отправляется в Сибирь…

В это время режиссера бесстыдно перебила женщина предпенсионного возраста, гримерша, москвичка по национальности. На ломаном русском она спросила: является ли Николя-Жак Конте исторической личностью, или он литературный вымысел сценариста?

Вместо ответа на вопрос Поль Диарен предоставил слово Михаилу Орестовичу Овсянникову. Тот не заставил себя упрашивать, зачитал доклад с готовностью.

Николя-Жак Конте, изобретатель карандаша