Ассистент

Боль упала вместе с телом, страх — тоже.

За древко копья Буратино поднял тело над котлом. Кровь, шипя, смешалась с кипятком и окрасила адское варево в насыщенно-черный цвет. И снова — на снег…

Мне казалось, будто я вижу со стороны, как двое молодцев кузнечными щипцами срывали с тела окровавленные куски плоти, как разбрасывали их на все четыре стороны…

Тело корчилось в судорогах. Боль множилась и множилась, она давно стала невыносимой. Каждый оторванный кусок — стонал, каждая клетка — вопила до хрипоты…

А черно-белые хлопцы без устали работали клещами. Плоть падала в снег, окрашивая его и привлекая омерзительного вида крылатых тварей. Голые, как земляные черви, или сплошь обросшие разноцветной шерстью, но одинаково жадные до человечины, они слетались на куски и рвали их зубами, мелкими, но острыми как опасная бритва художника-постановщика. Их карикатурно-гуманоидные хари кривили усмешки, клекот и визг. Их был легион. Не всем досталось моей плоти.

И вот от меня, лежащего на снегу, остался один только голый скелет с пробитым насквозь, оскаленным черепом.

И тогда интернациональная троица во главе с деревянным монголоидом, земным воплощением сына Владыки Царства Мертвых, садиста и убийцы Эрью Хаара-нойона, принялась ломать мой чисто обглоданный скелет и бросать кости в таган, где уже кипела вода вперемешку с моей кровью.

И каждая косточка стенала. И невыносимая боль сделалась еще более невыносимой. Я, который был съеден кровожадными тварями, разъят на составные и сброшен в кипящий котел… я страдал непередаваемо. Невозможно привыкнуть к подобной муке. И длилось это целую вечность.

И Дьяволица-Шаманка деревянным черпаком помешивала варево и время от времени пробовала на вкус. И не было времени. Оно остановилось, и наступила вечность. Наступила на мою плоть, мои кости, раздавив их, как яичную скорлупу.

И твари, шурша перепончатыми, как у летучих мышей, крыльями, безбоязненно бросались в кипящий котел и уносили кости, разгрызая их на лету, охочие до мозга. И нерадивая хозяйка Шаманка не обращала на воровство внимания. Как же так? Растаскивают меня по косточкам, а тебе по фиг, предательница?

И котел кипел несколько месяцев, и все это время не прекращалась мука.

И Дьяволица-Шаманка помешивала, пробовала и, качая недовольно головой, добавляла в это несъедобное на мой вкус рагу специи — щепотку сухой пахучей травы, влажный помет, птичье перо, сушеную жабу…

Как любая интербригада, распалась и эта. Желтый ушел на Восток, Белый — на Запад, Черный — на Юг, а с Севера пришла новая троица.

Седой Волк с загнутым, как у сибирской лайки, хвостом, черный Ворон в рост человека и белый Баран с закрученными рогами.

Вели они себя вызывающе-нагло, как красные комиссары в церкви, — опрокинули, поддев рогами, котел в огонь, зарычали на Дьяволицу-Шаманку, прокаркали вслед удаляющимся монстрам-гуманоидам. Потом, как попало, стали собирать скелет из вываренных костей, которые теперь к тому же были вывалены в саже костра.

Костей, конечно же, не хватило после воровства летучих тварей с перепончатыми крылышками. Но они же и приперли с затуманенных небес несколько мертвых тел, которые невероятным образом одновременно оставались еще и живыми. И я узнал их лица. И содрогнулся. И хотелось кричать: «Остановитесь!» Но кричать было нечем. Не было у меня ничего, кроме голого, недоукомплектованного скелета, нечленораздельно лязгающего зубами. Не было…

А существа из адского зоосада стали выдирать из живых стенающих тел недостающие кости, вставляя их в меня. И каждая, мгновенно обрастая плотью, чужая кость добавляла к моей боли чужую боль. И входя в унисон, сливаясь и срастаясь, они разрывали душу на бесформенные куски. А те тщетно вопили:

— Ноу! Ноу!! Ноу!!!

— Ты чего орешь?

Он стоял надо мной с опасной бритвой. Еще один. Лысеющий, пожилой, человекообразный. На вид — безобидный совершенно. Сейчас он располосует мне горло, и будет у меня второй рот под подбородком… Сука.

— Ты почему на меня так смотришь? Приснилось что?

Я его вовремя признал, к счастью для нас обоих. Потому что на этот раз не намерен был исполнять роль груши для битья, и очередной монстр получил бы по полной. Но рассеялся туман, застилающий взор и разум. Надо мной склонился всего-то навсего Григорий Сергеев. Он мирно брился, когда я заорал во сне, точнее — в кошмаре.

— С добрым утром, Гриша.

Он с облегчением шумно выдохнул, улыбнулся.

— Слава богу. Я уже подумал, что это необратимый процесс. Глаза у тебя были сумасшедшие, будто ты меня не узнал, боишься и ненавидишь.

Сергеев вернулся к умывальнику, надул щеки и продолжил бритье. Встал ко мне спиной, к счастью. Потому что я попытался подняться с кровати, но рухнул, как мешок с дерьмом. Новособранный скелет не слушался. Чужие кости неестественно выпирали углами. Я не мог с ними совладать. Будто за ночь все мои члены подменили грубыми деревянными протезами…