Ассимиляция

– Я бы вот что сказала. «Ты понаделала чертову уйму ошибок. Целую кучу ошибок, но я все равно люблю тебя. Ты дрянь, но ты и озарение, а я не могу быть ни тем ни другим. Все, что я могу, это разобраться во всем сама». И тогда – а уж я-то ее хорошо знаю – она посмотрит на меня, усмехнется и возьмет образчик моих тканей.

Тут он так и покатился со смеху. Хохотал и бил себя кулаком по коленке.

– Черт, а ведь ты права! Наверное, права. Именно так она бы и поступила! – Он снял рюкзак и уселся на землю, а она осталась стоять, где стояла, застыв, как часовой. – Здесь я вне пределов своей компетенции. Я в полной жопе. Даже если бы мы пошли к маяку.

– В полной жопе, – с улыбкой повторила она.

– Странно, не правда ли? И место чертовски странное. – Все-таки ей удалось вывести его из равновесия, пусть он этого и не хотел. И тут он почувствовал спокойствие, впервые с тех пор, как попал сюда: все его провалы и неудачи остались по ту сторону границы и были теперь неразличимы.

Она посмотрела на него с одобрением.

– Нам надо идти дальше, – сказала она. – Но ты можешь читать дальше.

И протянула ему руку, чтобы помочь встать. Рука у нее была такая сильная, что вселяла больше уверенности, чем любые слова.

Он взвалил на спину рюкзак.

– Вообще-то это позор, черт побери. Ведь я читаю тебе завещание, последнюю волю придурка.

– Ну а какие еще тут у нас развлечения?

– И то правда.

Контроль не стал рассказывать ей о странной комнате Уитби или о своих подозрениях, что Уитби был проводником Зоны Икс. Не сказал и о тех ужасных моментах, которые довелось пережить в Южном пределе во время смещения границы. А затем вдруг осознал, что, не поделившись с Кукушкой этими сведениями, он стал лучше понимать причины, по которым лгала мать. Она хотела скрыть основания своих решений, пряча или искажая факты… Впрочем, не важно. Потому что, чего бы она ни хотела, какой бы лабиринт ни возвела, каждое умолчание оставляло какой-то след своего присутствия.

– «Как Оно обновляется, если не через наши действия? Наши жизни?» – Контроль процитировал эти слова Уитби, будучи почти уверен, что этот человек мертв или еще того хуже.

Но она не слушала: ее внимание снова привлекло что-то в небе, и это были не аисты. На этот раз при нем был бинокль, и он стал доставать его, чтобы выяснить наконец, на что она засмотрелась. А когда он нашел это, то несколько раз поменял фокус, потому что поначалу просто не поверил своим глазам.

– Что это, черт возьми?

Высоко-высоко, в густой синеве, плыло нечто напоминающее длинную узкую потрепанную ленту. Оно плыло так высоко, так далеко, что казалось тонким, как бумага. Длинное, широкое и чужеродное. Будто искромсанный кусок пластикового пакета, подумал Контроль, плывет себе по небу… но только он и есть часть неба. Сама текстура, то, как это нечто существовало и одновременно не существовало – все это заставило его содрогнуться, сжать руки в кулаки, онеметь, похолодеть, вспомнить стену, которая стеной не являлась. Стену, которая дышала под его прикосновением.

– Ложись! – крикнула Кукушка, дернула его за рукав и заставила опуститься на колени рядом с собой, в зарослях тростника. Теперь и он почувствовал эту ясность – он весь был натянут, как струна, напряжен, невесом, и его так и тянуло к небу, которое уже больше не было только небом. Влекло и тянуло так сильно, что он бы поднялся на ноги, если б Кукушка его не удержала. Он лежал в зарослях и был благодарен ей за то, что она навалилась на него всем своим весом, что он здесь не один.

А это полупрозрачное нечто все прошивало, прошивало небо каким-то ужасным образом – рвалось на части, ныряло вниз, взлетало вверх, а потом вдруг раздался жуткий крик, пронзивший не только уши, но и все его существо, словно тело разом пробили насквозь мельчайшие частички. Он чертыхнулся и остался на месте, наблюдая, страшась. «Волнистые линии, которые как бы есть и одновременно нет». Строчка из доклада Уитби, которой он не придал значения, потому что не понял, о чем речь.

– Лежи тихо, – шепнула ему на ухо Кукушка. – Лежи и не двигайся. – Она по-прежнему прикрывала его собой, стараясь сделать так, будто его здесь нет.

Он даже дышать боялся, лежа неподвижно, как неживой. А эта штука продолжала кружить и извиваться в небе, и он вдруг услышал шепот. Звук походил на еле слышное потрескивание паруса в штиль – и он тоже кружил, нырял и поднимался на волнах. Наконец Контроль все же рискнул посмотреть наверх и увидел, как от некого столкновения в воздухе эта штука застыла на секунду, потом вдруг натянулась, как кожа, стала хрупкой, страшно уязвимой, но сдаваться не собиралась.

Нырнула вниз, взмыла вверх, совершила пируэт, подошла слишком близко, отчего стала почти не видна, а может, ускользнула куда-то прочь, и небо вновь стало таким, как всегда.