Assassin's Creed. Преисподняя

Все пятеро горцев были в длиннополых халатах. На голове – тюрбаны. Поблизости переминались с ноги на ногу лошади, нагруженные припасами, среди которых была и туша второй козы. По другую сторону от костра стояли поставленные шалашиком джезайлы – афганские ружья.

Кавана хорошо знал джезайлы. Имея длинные стволы, эти самодельные ружья стреляли дальше мушкетов «браун бесс», которыми были вооружены солдаты Эльфинстона. Колонну обстреливали почти исключительно из джезайлов, а при таком скоплении противника каждая пуля попадала в цель. Афганские снайперы стреляли не только пулями, но и гвоздями и даже мелкими камешками. Все это летело в отступающих англичан, чья потрепанная колонна находилась сейчас на двести пятьдесят метров ниже, в долине. По афганской традиции приклады всех джезайлов были затейливо украшены. На одном даже красовались человеческие зубы.

Но джезайлы заряжались с дула. Приглядевшись к ружьям, Кавана с облегчением заметил, что они не готовы к сражению. Впрочем, и заряженные, они не годились для ближнего боя. Горцы, конечно же, схватятся за хиберы – тесаки, висевшие у них на поясе. Великолепное оружие для поединков.

Кавана взглянул на своих спутников. Относительно сипая ему было известно, что это храбрый и опытный солдат, а вот насчет Лавелла он сомневался. Сам Кавана обучался в школе фехтовального искусства, основанной Доменико Анджело Тремамондо, и прекрасно владел холодным оружием.

(Здесь Призрак наткнулся на пометку, вероятно приписанную человеком, составлявшим досье на Кавану. Ассасин недоумевал: как это простому капралу посчастливилось обучаться в школе фехтования, находившейся в лондонском Сохо, в одном из особняков квартала Карлайл-Хаус? Вероятно, вопрос нужно было ставить по-другому: как выпускник знаменитой фехтовальной школы вдруг опустился до простого капрала? На листе с запиской Итан добавил одно слово. Его Призрак знал, поскольку в детстве изучал латынь, включенную в программу благодаря настойчивым просьбам Фрая. Слово «cave» на этом языке означало «Будь осторожен».)

Кавана понимал: ему выпал шанс показать Лавеллу, что он отнюдь не простой дезертир. Днем ранее Лавелл спросил о причинах, заставивших Кавану добиваться полковничьей благосклонности. Кавана промолчал. Но причины были. Кавана прекрасно знал, какое положение Лавелл занимает в ордене, и хотел воспользоваться этим. Кавана бесшумно вытащил саблю. Армейский мушкет он передал сипаю, жестом показав Лавеллу, чтобы готовил свой.

Молча Кавана объяснил спутникам ставившуюся перед ними задачу: убрать двоих горцев, находившихся слева.

Кавана чуть приподнялся на корточках, разминая икры. Затекшие ноги или судорога могли подвести его при внезапной атаке.

Которая тут же и состоялась. Кавана верил, что Лавелл и сипай не промахнутся. Он верил в элемент внезапности и, конечно же, в свое отточенное мастерство фехтовальщика. Почувствовав, что пора, Кавана выскочил из-за валуна.

Хлопнул мушкетный выстрел. Самый крайний левый горец с криком повернулся и рухнул. Следом раздался второй выстрел, не настолько меткий, но достаточный, чтобы другой горец упал, держась за живот. Пока третий горец тянулся за своим хибером, Кавана одним ударом вскрыл ему сонную артерию и проворно отскочил, дабы не попасть под фонтан крови.

Англичанин намеренно выбрал именно этот удар. Афганские воины отличались большой стойкостью и выдержкой, но даже они не могли спокойно смотреть на ярко-красную дугу, что пламенела в гаснущем свете дня. Оставшиеся горцы растерялись. Один левой рукой вытирал с лица кровь убитого товарища, а правой тянулся к своему кривому ножу.

Нож схватить он успел, но не более того. В воздухе сверкнуло лезвие сабли. Кавана ударил слева, полоснув по горлу неудачливого горца. Тот покачнулся, уронил тюрбан и упал сам. Кровь с шумом заливала его халат. Кавана попросту не успел развернуться и убить последнего афганца. Сзади послышался выстрел, однако пуля промчалась мимо, не задев горца. Боковым зрением Кавана увидел занесенный над ним хибер, но полностью увернуться от удара не сумел. Боли он не испытал, зато почувствовал обжигающее тепло собственной крови, струящейся по лицу.

(Приписка составителя досье: «NB. Этот шрам заметен на лице Каваны и по сей день».)

Сумей афганец сполна воспользоваться преимуществом, возможно, он покинул бы это место живым. Возможно, он даже сумел бы убить английского капрала, отомстив за смерть соплеменников. Но вместо этого горец бросился к лошадям. То ли он надеялся умчаться к своим за подмогой, то ли среди поклажи был спрятан заряженный пистолет. Афганские лошади отличаются такой же невозмутимостью, как и их хозяева. Но эти пятеро скакунов, увидев перепуганного человека, взвились на дыбы, разорвали поводья и понеслись кто куда.

Кавана мог лишь досадливо выругаться, глядя, как лошади исчезают из виду, а вместе с ними исчезают далеко не лишние припасы, включая и козью тушу.