Assassin's Creed. Отверженный

– Мы помним, как ты пересек наши границы. Даже сегодня твои люди что-то копают на нашей земле. Они не уважают тех, кто на ней живет. Твои слова сладкие как мед, но они лживы. Мы явились сюда не для переговоров. И продавать свою землю мы не собираемся. Мы приехали с требованием, чтобы ты и твои соплеменники убрались с нашей земли.

К сожалению, Уильям, исчерпав словесные доводы, использовал в качестве аргумента силу. Он застрелил несговорчивого индейца, угрожая новыми смертями, если Лига ирокезов не подпишет с ним договор.

Надо отдать должное мужеству индейцев. Они сказали «нет», не пожелав склониться перед демонстрацией силы, предпринятой Уильямом. Каким горьким оправданием это должно было служить пробитым пулями мушкетов скальпам индейцев!

А затем появился этот парень. Я попросил слугу Уильяма подробно описать мне незваного гостя. Все в точности совпадало с тем, что Бенджамин поведал о своей встрече с ним на Мартас-Винъярде, а также с рассказами Чарльза, Уильяма и Джона об их наблюдениях во время «Бостонского чаепития». Парень явился к Уильяму в костюме ассасина и с ожерельем на шее. Сомнений не оставалось.

– Что этот парень сказал Уильяму? – продолжал я расспрашивать слугу.

– Он сказал, что намерен положить конец ухищрениям мастера Джонсона и что мастер Джонсон больше не будет пытаться сделать эти земли собственностью тамплиеров.

– А Уильям ему что-то ответил?

– Само собой, ответил, сэр. Он ответил своему убийце, что земля нужна тамплиерам для благородного дела. Для защиты индейцев. И еще добавил, что королю Георгу и колонистам наплевать на ирокезов. А тамплиеры о них заботятся.

Я выпучил глаза:

– Не очень-то убедительный довод, если учесть, что перед этим Уильям собственноручно уложил нескольких ирокезов.

– Согласен с вами, сэр, – ответил слуга, кивнув.

3

Если я и воспринял гибель Уильяма с излишней долей философичности, на то были свои причины. Несмотря на все свое усердие и преданность нашему делу, Уильям никогда не умел ладить с людьми. Оказавшись в ситуации, потребовавшей не только силы, но и дипломатии, он пренебрег последней, уничтожив саму идею переговоров. Как ни больно мне это писать, но Уильям сам виноват в случившемся. Боюсь, я никогда не был снисходителен к некомпетентности. Возможно, это отношение я унаследовал от Реджинальда. Я с ранних лет не выносил людей, скверно делающих свое дело. И сейчас, когда мне перевалило за пятьдесят, мое отношение к подобным людям стало еще нетерпимее. В истории с индейцами Уильям повел себя как редкостный дурак, за что и заплатил собственной жизнью. Мы не отказались от идеи сберечь исконные земли индейцев для них самих, но эта задача с самого начала войны утратила для нас былую важность. Теперь нашей первоочередной миссией было установление контроля над армией. Поскольку мы не смогли выполнить ее достойными способами, оставалось прибегнуть к грязному и недостойному – к убийству Вашингтона.

Однако и по этому нашему замыслу был нанесен существенный удар, причем все тем же индейцем-ассасином. Второй его жертвой стал Джон Питкэрн. Индеец расправился с ним, поскольку занятием Джона было методичное искоренение бунтарского духа и самих бунтарей в рядах британской армии. Разумеется, нас разозлила потеря еще одного ценного соратника, но даже она не слишком бы повредила нашим замыслам, не окажись в кармане Джона письма, где были подробно расписаны все детали убийства Вашингтона. Там же указывалось и имя исполнителя – Томас Хики. Естественно, ассасин со всех ног помчался в Нью-Йорк, чтобы расправиться и с Томасом.

А наш мастер на все руки занимался там изготовлением фальшивых денег, помогая собирать средства, и одновременно готовился к убийству Вашингтона. И Чарльз уже был там с Континентальной армией, поэтому я отправился в Нью-Йорк самостоятельно и нашел себе пристанище. Сразу по приезде я получил дурное известие: ассасин сумел добраться до Томаса, но они оба тут же были схвачены и помещены в тюрьму Брайдуэлл.

– Томас, дальнейшие ошибки недопустимы. Это понятно? – спросил я на свидании с заключенным.

Камера была отвратительной: холодной и вонючей. Поскольку тюрьма не пустовала, шума и гама в ней хватало. Мы с Томом разговаривали через решетку. И вдруг в соседней камере я увидел его – индейца-ассасина.

Я все понял. У него были глаза его матери, ее иссиня-черные волосы и горделивая линия подбородка. Он был ее копией. Сомнения отпали: это был мой сын.

4

– Это он, – сказал Чарльз, когда мы вместе вышли из тюрьмы.

Он не заметил, как я вздрогнул. В Нью-Йорке было отчаянно холодно. Пар так и валил у нас из ноздрей. Думаю, в тот момент Чарльза больше заботило, как бы не окоченеть.

– Кто – он? – через некоторое время спросил я.

– Тот парень.

Я прекрасно понимал, кого он имеет в виду.

– О чем ты, Чарльз, черт побери? – раздраженно спросил я, согревая руки дыханием.

– А помните, я рассказывал вам о маленьком мальчишке, который встретился мне в шестидесятом, когда солдаты Вашингтона напали на индейскую деревню?