– Так уж вышло. Но вот я тут. – Он развел руками. – И до чего же рад вас видеть!
– Расскажи о себе, о жизни в Санкт-Вергиллионе. Обо всем расскажи.
– Ну… – Купер посмотрел на часы – они остановились (забыл завести), превратившись в ненужную безделицу, атрибут того, у кого жизнь идет по минутам, нет, по гребаным секундам… И до чего же, сука, холодные! – как браслет наручников. “Нет, Купер, нет, это не про тебя”. – Собственно, ничего такого. Хм… – Повел плечами. На деле он бы предпочел говорить про что угодно, но только не про жизнь, от которой бежал, бежал уже во второй раз… и вернулся домой, в изначальную точку. Подобные возвращения, в родные пенаты, не только навевают ностальгию и разные милые сердцу чувства, они еще и унизительны. Всякий, кто повнимательнее, сразу поймет, что ты потерпел неудачу, но Стелла и Данте – искренне верили в него. Ему. Все это время. Во всю его ложь. Поверят и теперь. Мычание давно оборвалось. Друзья ждали продолжения. Он решил отшутиться: – Либо Розалинда уснула, либо для приготовления яичницы с беконом решила использовать мясо гризли, которого еще предстоит завалить. – Купер глянул на деревянную вывеску с медведем, уютно устроившимся в схематично обозначенной берлоге. Так провинциально. Так безвкусно. Сколько она тут висит? Лет сорок?
– Пойду проверю. – Стелла поднялась. Парни – тоже. Дверь аккурат к этому мигу распахнулась, вышла Розалинда с подносами. От блюд шел густой парок, вырвавшийся наружу голос диктора радио провозгласил: “Десять часов и тридцать минут, сперва прогноз погоды на эту неделю, потому что с Валиски на нас идет холодный фронт, а начало лета ожидается невероятно прохладным, а после перейдем к прочим новостям…” – дальше Купер уже не вслушивался, да и двери затворились.
И не собирался он следить за новостями. Кому он сдался? Никто его не ищет.
“Пока что,” – твердил в голове противный голос.
Но не накручивать же себя и каждый раз вздрагивать, когда покажется, что речь о тебе? Торчать у радио, спать с включенным телевизором… нет смысла и в запаздывающих газетных выпусках, поэтому он и не покупал газет, за исключением той, которой отгородился от всего мира в автобусе, покуда не выключили свет (ночной рейс, вечером сел, утром – уже в Стэй-Ривере, газету – в урну, вот и все).
“Пока что” – понятие растяжимое.
Он успокоился, завел часы и перевел стрелки – те нервно дернулись (глаз тоже дернулся, он зажмурился, будто подмигивая владелице бара) и пошли – тик, тик, тик, тик, тик. Вот они-то и живут по гребаным секундам, а ты лишь за ними следуешь. Еще две недели. Или меньше… Две – максимум.
Они поблагодарили хозяйку, та сказала, что рада видеть Купера, что он хорошо выглядит и
И попыталась скрыть неприязнь улыбкой обветренных губ с красной помадой и с сеточкой морщин, расползающихся во все стороны, но глаза старухи – не лгали, потому что не умели, для этого нужна тренировка. Да, она винила его в их смерти. Все винили. Он сам себя винил. И такое не забывается – особенно в маленьких городках. От этих взглядов он и уехал. Бежал.
Когда погибают родители, а тебе только стукнуло восемнадцать, то заслуживаешь ебаного сочувствия, а не обвинений в поджоге, чтобы скрыть двойное убийство. И у полиции, безусловно, ничего не нашлось на него. Не нашлось, но чесать языками – не возбранялось. Не нашлось, но легче от этого не стало, потому что… Могло все статься иначе? Кто ж знает? Но ведь могло?
Нет. Не могло.
Вот почему он покинул Стэй-Ривер.
Теперь вернулся. Пять лет спустя. А ему тут по-прежнему не рады (исключая давнишних друзей, но и тут он пока не разобрался), не особо рады или абсолютно
Две недели. Через две недели все они отправятся в Валиску. Купер и его мертвецы. Mortis Saltatio продолжится уже там.
– Может, внутрь? – снова заканючил Данте.
– Да ну, тут так хорошо. – Купер плюхнулся на вновь остывшее и повлажневшее сиденье.
– Я же говорила. И посмотри какой вид! – Он знал, что Стелла вызвала жамевю, будто оказалась тут впервые или подобно ему вернулась из некого далекого места – совершенно отличного, клокочущего и грохочущего денно и нощно. – Дух захватывает, не так ли?
Лес дрожал. Горы будто бы гудели. Шла буря. Природа однажды отвоюет свое, смахнет с тела разноцветные домишки, освободится от оков дорог и мостов. И ничего не останется от Стэй-Ривера и его 1225 жителей, добро пожаловать!
– Не то слово!
Приступили к завтраку.
– Ее я тоже позвала.
– Маршу?
– Ага.
– Зачем? – Купер перестал есть.
– Мы ведь когда-то все дружили.
– Когда-то.