Увидев перед собой странную, разодетую, раскрашенную женщину, Перикл понял, что она намерена завоевать его сердце и знает о его чувствительности к женскому полу и был недоволен, что несмотря на его серьезное, полное достоинства поведение о нем ходили подобные слухи. Перикл был снисходителен от природы, но мысль, что эта разодетая старуха с усами считала столь легким делом очаровать его, на мгновение превратила деликатного человека в грубияна: несколько минут он молча рассматривал ее наряд, затем спокойно сказал:
— Эльпиника, а ты состарилась…
Эльпиника вздрогнула, бросила раздраженный взгляд на Перикла и молча удалилась.
Тайный ужас охватил его самого при этих словах, потому что произнес их самый добрый из всех эллинов. Поэтому в народном собрании на Пниксе, он попытался исправить положение: когда было вынесено предложение о возвращении Кимона и все глядя на Перикла ждали, что он возразит, он молчал и глядел вверх, как будто происходящее его не интересовало. Благодаря этому приверженцы Кимона выиграли дело, а афиняне смеялись и, подмигивая, говорили:
— Кто бы мог подумать, что Эльпинике удастся… Любитель женщин не мог устоять, чтобы не попробовать и этого перезрелого плода!
Бедный Перикл!
После смерти Кимона, Эльпиника злилась на весь свет за то, что он может существовать без Кимона и стала еще больше ненавидеть Перикла.
В последнее время своей жизни Кимон даже перестал скрывать свои симпатии к Спарте, поэтому никто не удивлялся, что его сестра так же выказывает к ней свою привязанность. Она постоянно усердно служила своей партии, наблюдая за жизнью противников. Она дружила с женами тех людей, которых более всего ненавидела, в том числе и с Телезиппой, супругой Перикла.
Такова была женщина, от которой Перикл и его друг Анаксагор так поспешно обратились в бегство, когда она явилась посетить свою подругу.
— Телезиппа, ты сегодня бледнее чем обыкновенно, что это значит? — спросила всплескивая руками Эльпиника.
— Может быть от страха, — отвечала Телезиппа, — у нас сегодня случилось в доме чудо. Утром наш пастух принес барашка с одним рогом!
— Барашек с одним рогом?! — воскликнула Телезиппа. — клянусь Артемидой, я нынче не удивляюсь чудесам. В Брилезе прошлой ночью упал с неба большой метеорит, некоторые говорят, что видели звезду с хвостом. Недавно ворон уселся на позолоченную фигуру Афины-Паллады в Дельфах… Но, что всего удивительней, у одной жрицы в Орхомене выросла большая борода… Надеюсь вы посылали за прорицателем?
— За Лампоном, — отвечала Телезиппа.
— Лампон хороший толкователь, — согласилась Эльпиника, одобрительно улыбаясь, — он лучший из всех. Ну и как он объяснил это чудо?
— Он объяснил, что однорог указывает на владычество Перикла над афинянами… — отвечала Телезиппа.
— Мой брат Кимон, — сказала она напыщенно, — обращал большое внимание на божественные указания и однажды двенадцать дней подряд приказывал закалывать барана, пока предсказание не оказалось благоприятным, только тогда напал он на врагов. Отправляясь на войну он всегда брал с собою прорицателей и перед отправлением говорил им: «прорицатели делайте то, что обязаны, но не льстите мне, никогда не толкуйте божественные указания так, чтобы понравиться». А нынешние любят, когда им льстят и прорицатели очень хорошо знают, кто желает слышать истину, а кто нет…
Я тебе не рассказала еще самого главного, — прервала ее Телезиппа. — Прежде здесь шла хотя и бедная, но мирная жизнь. Все изменилось с тех пор, как Перикл взял к себе в дом Алквиада, сироту, сына Кления, чтобы воспитывать его вместе со своими сыновьями. Теперь у нас в доме нет спасения от ребят — они все портят и ломают, суются всюду, куда только можно, смеются над рабынями, бьют рабов. Стоит мне захотеть наказать их, как они с быстротой молнии разбегаются и прячутся от меня, а Перикл, если я ему жалуюсь, смеется и всегда защищает Алквиада.
Они еще долго болтали, осуждая нынешние нравы, пока не пришли с рынка рабы и Телезиппа не пошла смотреть купленные для обеда припасы.
Оливковые кусты доходили до самой дороги и прохладный ветерок, дувший с залива, мягко шелестел их листьями. Фидий снял с головы шляпу с большими полями, открывая высокий, голый череп, на котором выступили крупные капли пота.
На мраморной плите одного из памятников, стоявшего рядом с дорогой, сидели двое и оживленно разговаривали. На лице одного выражалось спокойное достоинство мудреца, черты другого были резки, а в глазах светилось фанатическое упорство. Проходившие мимо Перикл и Фидий, поклонились ему с ласковой улыбкой, на которую тот отвечал враждебным взглядом. Дальше, посреди дороги стоял в глубокой задумчивости молодой человек, казалось он забыл весь окружавший его мир и думал о том, где бы найти новый. У него были довольно приятные, но странные черты лица, взгляд был устремлен в землю.