Асмодей нашего времени

– И дай Богъ, чтобъ никогда не приходило къ вамъ это умѣнье!

– Marie! Васъ зоветъ maman, сказала Елена, подошедши къ нимъ.

Софьинъ какъ будто сконфузился при такомъ неожиданномъ позвѣ, а бѣдная Marie совсѣмъ таки растерялась. Она хотѣла сказать что-то сестрѣ, потомъ отдумала, потомъ тревожно поглядѣла вокругъ себя, наконецъ встала, и не взглянувъ на Софьина, пошла за сестрой робкими шагами.

– Нѣтъ, иродова баба, сказалъ въ полголоса Племянничковъ, садясь на мѣсто, покинутое Marie, – ничѣмъ ее не урезонишь! Ужь я такъ и сякъ, и о музыкѣ и объ аристократіи и сентенціи отпускалъ не хуже семи греческихъ мудрецовъ, – ничто не помогло! Глазъ таки съ васъ не спускала.

– О комъ это вы говорите? сказалъ Владиміръ Петровичъ съ маленькой досадой.

– Да о комъ же другомъ, какъ не о Соломонидѣ? Я, видите ли, къ удовольствію моему, замѣтилъ, что вы, дяденька, забывъ міръ и прочее, ведете сладостную этакую бесѣду съ Marie. Слава Богу, подумалъ я, начинаемъ оживать. Ну, такъ надобножь отвесть кое-кому глаза. Пустовцева Онисимъ Сергеевичъ увелъ въ кабинетъ и усадилъ за карты; опаснѣйшія барыни убрались въ гостиную, – стало быть эти двѣ статьи были очищены. Оставалось похлопотать около самой Соломониды, и вотъ я…

– Что вы плетете! съ неудовольствіемъ сказалъ Софьинъ, оставляя Племянничкова.

– Вотъ оно какъ! Вотъ какова благодарность – то у людей! Служижь послѣ этого вѣрой и правдой! "О родъ людской, достойный слезъ и смѣха!" А я даже и разказца одного не кончилъ съ мамзель Еленой. Бѣда только мнѣ съ этимъ генералъ-басомъ! Просто, коломъ въ горлѣ. А эта Елена такъ и сыплетъ какими-то дикими фразами. Сего дня же допытаюсь у дяденьки, что за бестія этотъ генералъ-басъ? Кто вѣдь знаетъ, можетъ она, изъ подражанія своей мамашѣ, называетъ его генералъ-басомъ, а онъ просто поручикъ-басъ. Кто ихъ разберетъ въ самомъ дѣлѣ!

А между тѣмъ артисты дѣлали таки свое дѣло. Они отваляли еще одинъ квартетъ, за которымъ крѣпко сердилась віолончель, обвиняя собратовъ своихъ въ несоблюденіи такта. Віолончель поминутно кивала головой, стучала обѣими ногами и нарѣзывала смычкомъ съ какимъ-то особеннымъ ожесточеніемъ. За тѣмъ господинъ въ очкахъ пропѣлъ весьма громогласно сцену изъ жизнь за Царя и разохотилъ этимъ другаго господина безъ очковъ прокричать арію изъ Монтеки и Капулетти, гдѣ бѣдный италіанскій языкъ тоже кричалъ отъ нестерпимой пытки. Племянничковъ нѣсколько разъ подходилъ къ фортепьяну, пробовалъ клавиши, взялъ даже голосомъ нѣсколько нотъ, въ ожиданіи, авось либо кто нибудь попроситъ и его отличиться въ свою очередь: но охотниковъ не явилось, и Племянничковъ не пѣлъ. Капачини…. да ну ихъ совсѣмъ! тутъ дѣло не объ нихъ. Послушаемъ-ка лучше, о чемъ это разговариваетъ Софьинъ съ Соломонидой Егоровной.

– Очень, очень вамъ благодарна, мусье Софьинъ, говорила Соломонида Егоровна голосомъ упрека.

– Какъ прикажете понимать ваши слова? спрашивалъ изумленный Софьинъ.

– Кажется, я говорю по русски.

– Но и по русски говоря, можно давать двоякій смыслъ своимъ словамъ.

– У меня одинъ смыслъ, какъ и у всякаго! рѣзко отвѣчала Соломонида Егоровна, и стала смотрѣть въ противную сторону.

– Что это такое? думалъ Софьинъ. – Надѣюсь, Соломомонида Егоровна, что вы не оставите меня въ такомъ непріятномъ недоуменіи, сказалъ онъ.

– Почемужь непріятномъ?

– Вы, кажется, сбираетесь дѣлать мнѣ какіе-то выговоры, тогда какъ я вовсе не понимаю, чѣмъ заслужилъ ихъ.

– Чѣмъ, еще спрашиваете, чѣмъ!

– Будьте жь такъ добры, укажите, чѣмъ я виноватъ?

– Какъ же вы не замѣчаете, мусье Софьинъ, тихо сказала Соломонида Егоровна, дружелюбно наклонясь къ нему, что на васъ всѣ обращаютъ вниманіе?

– На меня?

– На васъ, когда вы изволите разговаривать съ Marie.

– Такъ чтожь такое?

– Вы не ребенокъ, и должны это понимать.

– Потому-то я я не нахожу тутъ ничего страннаго и удивительнаго, что я не ребенокъ и даже не осмнадцатилѣтній юноша, а человѣкъ, имѣющій и по лѣтамъ моимъ, и по званію и наконецъ по моимъ обстоятельствамъ, нѣкоторое право на большую противъ другихъ короткость съ такой молоденькой дѣвицей, какъ дочь ваша. Покрайней мѣрѣ я такъ понимаю.

– Вы, можетъ быть; но другіе могутъ подумать другое.

– Чтожь они могутъ подумать? – съ ума сошла баба! сказалъ про себя Софьинъ.

– Оставимте это. Только пожалуста не разговаривайте такъ часто и такъ много съ Marie.

– Соломонида Егоровна! сказалъ Софьинъ обиженнымъ тономъ. Я нахожу себя вынужденнымъ предупредить васъ…

– Владиміръ Петровичъ! громко сказалъ Племянничковъ, подходя къ нему съ Еленой. Вы знаете генералъ-басъ?

– Очень мало, отрывисто отвѣчалъ Софьинъ.

– А что, не говорилъ я, Елена Онисимовна?

– Какъ же это вы сочинять можете? спросила Елена.

– Кто это вамъ сказалъ? я не сочиняю.

– Разсказывайте! Не сочиняетъ! подхватилъ Племянничковъ. А вотъ это… какъ оно… въ родѣ "Громъ побѣды раздавайся"…

Соломонида Егоровна встала и вышла изъ залы.

– Какіе вы, Ѳедоръ Степанычъ! съ неудовольствіемъ сказалъ Софьинъ. Не вѣрьте ему, Елена Онисимовна, прибавилъ онъ, принужденно улыбаясь.