Асканио

— Вы плачете! — воскликнула она, выразив больше чувства, чем ей бы хотелось.

— Я не плачу, — отвечал Асканио, но, проведя рукой по лицу, почувствовал, что оно мокро от слез. — Да, вы правы, — сказал он.

— Почему? Что с вами? Не позвать ли кого-нибудь? Вам больно?

— Да, при одной лишь мысли…

— Какой же?

— Я думаю о том, что мне, пожалуй, лучше было бы умереть.

— Умереть? Сколько же вам лет, отчего вы говорите о смерти?

— Девятнадцать. Но год несчастья должен быть и годом смерти.

— Но ваши родители тоже будут вас оплакивать, — продолжала Коломба, безотчетно желая узнать о прошлом юноши и смутно предчувствуя, что его будущее принадлежит ей.

— Нет у меня ни отца, ни матери, и никто обо мне не заплачет, кроме моего учителя Бенвенуто.

— Бедный сиротка!

— Да, круглый сирота! Отец меня никогда не любил, а матушку я потерял в раннем детстве, я даже не успел оценить ее любовь, не мог отплатить за нее. Отец!.. Но зачем я все это говорю вам, что вам мои родители?

— Продолжайте, Асканио, прошу вас!

— О святые угодники! Вы запомнили мое имя?

— Продолжайте, продолжайте, — пролепетала Коломба, закрывая руками разрумянившееся личико.

— Отец мой был золотых дел мастер, моя добрая матушка была дочерью флорентийского ювелира, по имени Рафаэль дель Моро, из хорошего итальянского рода. В Италии, в наших городах-республиках, труд не бесчестие — на вывесках лавочников читаешь древнейшие и прославленные имена. Вот мой учитель Челлини, например, знатен, как и король Франции, а пожалуй, и познатнее. Рафаэль дель Моро был беден и выдал замуж свою дочь Стефану против ее воли за своего собрата, который был в тех же летах, что и он, но богат. Увы! Матушка и Бенвенуто Челлини любили друг друга, но были бедны. В ту пору Бенвенуто бродил по свету, чтобы создать себе имя и нажить состояние. Он был далеко и не мог помешать этому союзу. Джизмондо Гадди — так звали моего отца — никогда не узнал, что матушка любила другого, но, увы, возненавидел жену оттого, что она его не любила. Отец был человек злой, завистливый. Да простится мне, что я обвиняю его, но у детей безжалостная память. Сколько раз матушка искала защиты от нападок отца у моей колыбели! Но он не всегда щадил и это убежище. Случалось, он бил мою мать — да простит его бог! — когда она держала меня на руках; в ответ на каждый удар мать целовала меня, чтобы заглушить боль.

Всевышний в своем справедливом гневе покарал отца: он лишился того, что было для него всего дороже на свете, — богатства. Отец разорился. Он умер от горя, так как обеднел, а матушка тоже умерла несколькими днями позже, так как думала, что ее разлюбили.

Я остался один на свете. Заимодавцы отца захватили все, что у нас было, они рылись всюду, ничего не забыли; но плачущего ребенка не заметили. Старая верная служанка кормила меня два дня из милосердия, но бедная женщина сама жила подаянием, впроголодь.

Она не знала, что со мной делать, когда в комнату вошел человек в пыльной дорожной одежде, взял меня на руки, плача поцеловал и, дав денег доброй старушке, унес меня с собой. То был Бенвенуто Челлини. Он приехал за мной во Флоренцию из Рима. Он полюбил меня, обучил своему мастерству, и мы никогда не расставались — он один и будет оплакивать меня, если я умру…

Коломба слушала, поникнув головой, с тяжелым сердцем рассказ о жизни юноши-сироты, такой же одинокой, какой была и ее жизнь, и историю несчастной матери Асканио. Такой же, очевидно, будет и ее история — ведь она тоже по принуждению выходит замуж за человека, который возненавидит ее, потому что она никогда его не полюбит.

— Не гневите бога, — сказала она Асканио. — Кто-то любит вас… ну, хотя бы ваш добрый учитель, и вы знали свою мать; а я вот даже не помню материнской ласки. Матушка умерла, подарив мне жизнь. Меня вырастила сестра отца, сварливая, неласковая, и все же я ее оплакивала, когда она умерла два года назад, ибо я совсем одинока и сроднилась с этой женщиной, как плющ со скалой. Два года я живу тут, в замке, с госпожой Перриной, и, несмотря на одиночество — ведь отец редко навещает меня, — это время было и будет самой счастливой порой моей жизни.

— Вы много страдали, это правда, — ответил Асканио. — В прошлом вы были несчастливы, но зачем же сомневаться в будущем? У вас, увы, блестящее будущее. Вы богаты, прекрасны, и по сравнению с вашей печальной юностью жизнь вам покажется еще прекрасней.

Коломба грустно покачала головкой.