Свирепая метель постепенно затихла, наметенные ею сугробы еще больше скрыли нас от любопытных глаз, превратив в два неприметных холмика. Вокруг по-прежнему царила неприятная тишина, и лишь в угрюмо чернеющих невдалеке развалинах тихонько поскрипывала наполовину отвалившийся ставень.
— Эй, Рэйш, — наконец, не выдержал Лойд этого угнетающего молчания и снова завозился под снегом. — А как ты темным магом стал, а?
Я ненадолго прикрыл глаза, мысленно костеря про себя болтливого мага.
И что ему неймется? Тихо, свежо, хорошо вокруг… только лежи и мечтай себе в удовольствие. Я бы, наверное, так и сделал, если б умел. А то, может, и задремал, если бы не надо было следить за периметром. А этого болтуна, видишь ли, на разговоры потянуло. Да и вопрос он, как назло, выбрал отвратительный.
Перед внутренним взором, как наяву, встала картина из моих кошмаров.
Приземистый каменный потолок, холодные липкие стены, железная дверь с крошечным, забранным стальными прутьями отверстием. Жесткие нары, тонкий соломенный тюфяк и гнетущая тишина, в которой лишь изредка слышится надсадный кашель из соседней камеры…
В тот день на улице тоже выпал снег — легкий, пушистый, прекрасный. Но если в детстве с его приходом в моей душе каждый раз просыпалось что-то трепетное, светлое, неразрывно связанное с ожиданием чуда, то накануне казни я об этом уже не думал. В тот день я стоял посреди тесного каменного мешка, недвижимо смотрел на брошенный через решетку номер «Столичного вестника» и с холодным равнодушием сознавал, что именно здесь и сейчас моя прежняя жизнь закончилась…
— Рэйш? — встрепенулся Лойд, когда я не ответил. — Эй, Рэйш! Ты что там, уснул? Я вообще-то вопрос тебе задал!
— Прости. Я бы не хотел об этом вспоминать, — наконец, глухо уронил я, не поднимая головы.
— Понимаю, — невесело усмехнулся маг. — А я вот впервые «потемнел», когда мать схоронил. Сопляком еще был, мне даже десять тогда не исполнилось. Но она болела сколько себя помню — всегда очень слабая была. Тогда я не знал, отчего так, вот и не ожидал… да и не верил, если честно, что она так быстро сгорит.
— Все мы кого-то теряли, — тихо уронил я, старательно вслушиваясь в гуляющих меж обгоревших балок ветер. — Кто-то родных, а кто-то — себя самого.
— Я не ждал этого, правда, — горько повторил Лойд. — Я вообще тогда не думал о смерти. Только все хотел, чтобы мать вернулась. Кроме нее, у меня никого ближе в жизни не было, так что когда ее не стало… знаешь, как я обрадовался, когда снова ее увидел?
Я приподнял голову, но сугроб, в котором залег маг, больше не шевелился. А когда я снова улегся, оттуда неожиданно донеслось:
— Видеть призраков в наших краях всегда считалось дурным знаком. Да оно, в общем-то, нигде особенно не приветствуется. Даже в Алтории. Народ-то у нас до сих пор суеверный, в глубинке так и вовсе дремучий, как тот лес. Так что вся эта магическая дребедень для них все равно что поклонники темных богов для инквизиторов в Лотэйне. Мне, правда, повезло — к тому моменту, когда я рискнул сказать, что вижу умерших, в деревню заехал бродячий маг. Он-то и стал моим наставником, а потом и в столицу укатил, оформив ученичество как положено. Но с тех уже много воды утекло. Может быть, даже слишком…
Когда маг снова умолк, я тоже не стал тревожить воцарившуюся тишину.
Порой, даже если что сказать, слова уже не нужны. Достаточно просто понимания. Сопричастности. И, лежа на земле под слоем наметенного снега, я как никто знал, как важно… и как нам порой не хватает именно этого — иметь рядом того, кто услышит, поймет, узнает, но нужный момент смолчит.
Какое-то время мы просто лежали, думая каждый о своем и ненадолго забыв, зачем именно мы сюда явились. Однако потом ветер окончательно стих, и в клетке беспокойно завозилась кошка.
Говорят, животные, хоть и не видят, но чувствуют многое, что происходит на темной стороне. И когда рыжая оборванка внезапно раздулась, а затем сердито заурчала, уставившись мне куда-то за спину, мы с Лойдом одновременно встрепенулись.
Правда, сделать что-либо никто из нас уже не успел — в тот же миг шагах в пятнадцати сзади и немного правее меня вдруг что-то с силой бабахнуло. Сперва один раз, затем другой… мгновенно активировавшаяся защита брызнула разноцветными искрами…
На внезапно загоревшемся снегу один за другим вспыхнули сразу четыре защитных знака.
Под каждым сперва разлетелся в стороны снег.
Затем вверх выстрелило густое облачко снега.
Неведомая тварь словно пробовала защиту на зуб, жадно тыкаясь в нее носом и каждый раз смещаясь к мне чуточку ближе. Но ни Оглушение, ни Замедление, ни даже Страх на ней отчего-то не сработали. А вот после того, как последней по глазам ударила ослепительно-красная Боль, на темной стороне раздался пронзительный, до отвращения тонкий визг, словно кто-то полоснул по стеклу ножовкой.