Артур

Да, она боится Артура. Но еще больше она боится меня. Ибо это я поддерживаю Артура. Он силен моей силой. Без меня ему не устоять, он еще не настолько окреп. А значит, чтобы победить Артура, надо прежде уничтожить меня. И она вне себя от ненависти и страха.

Из-за этого страха, заключил я, она уничтожила селения Дивного Народа. Почему? Потому что погибель ее — в последних из детей Атлантиды. Да, это так. Это мне было явлено, но лишь самая суть. Я не знаю, что это за погибель.

Потому, чтобы спасти себя, она должна истребить весь Дивный Народ. Значит, скоро она попытается уничтожить Аваллаха и Хариту, как уничтожила Дивный Народ в Броселианде и Белина в Ллио- нессе. Она должна стереть с лица земли их всех, чтобы хоть немного унять неумолимый страх. И опять-таки она должна покончить со мной.

Отравленное питье и кинжал — но тут помешал Пеллеас. Да, это было бестолковое, детское покушение. На мой позор, оно едва не удалось: я ждал от Верховной блудницы чего угодно, но не этих ребяческих хитростей.

Это само по себе загадка, но ответ проще простого. Мы с Пеллеасом были в ее власти, но уцелели. Почему? Я скажу: у нее не было сил нас уничтожить. Все ложь! Все в ней — ложь! Она может околдовать и заморочить, но не может убить. Говорю тебе, не может, иначе бы непременно убила.

Мирддин словно позабыл, кто с ним, и воображал, что говорит с Пеллеасом. Неважно. Слова его меня зачаровали. Я видел в них скрытый свет правды, такой ослепительной, что ее и вымолвить страшно.

— Каким же я был ослом! Как и все остальное в Моргане, сила ее хваленого колдовства — ложь! Да, по большей части хватает и этой силы, к тому же она заметно выросла в последнее время. Броселианд был первым предвестием.

О да, Моргана не теряла времени даром. Собирала рассеянные нити подвластных ей сил, объединяла разрозненные пряди своей мощи, точила оружие — вот чем она занималась со времени неудавшегося покушения. И во многом преуспела.

Не сомневайся, она собиралась со мной покончить. И поскорее — до того как Артур укрепится в Свете, до того как расцвет Летнего Царства лишит ее силы творить зло.

Значит, ее цель — найти меня и уничтожить, тогда уже ничто не сможет ее остановить. Она будет все возрастать в силе, по мере того как брошенные ею зерна дадут всходы. И не исчислить бед, которые она причинит. Не буду тебе лгать, я впал в отчаяние.

Я все понял; я все видел ясно, но был бессилен предупредить. Душа моя скорбела. Быть может, уже поздно. Я рыдал от своей никчемности.

И все же Живой Свет дал мне силы заглянуть в самую тень отчаяния, в жуткую сердцевину того, что я ненавидел и чего страшился всю жизнь. И я увидел... вот что я увидел; хвала Спасителю, я увидел, что моя единственная надежда — в сражении с ней. Я — и никто иной — должен встать на ее пути.

Слабая надежда, подумаешь ты. Однако я рассудил, что это мое единственное оружие и никто не даст мне другого. Что ж, я принял его с раскрытым сердцем и просил Бога о мудрости, дабы правильно вое- пользоваться этим оружием.

Потом я стал ждать. Я постился и молился, а когда понял, что час наступил, то пришел на это место. (Я понял, что Мирддин говорит о скале, на которой я его отыскал.) Я не думал, погибну я или останусь в живых, — говорю тебе, это было уже неважно! Я охотно бы отдал жизнь, чтобы навсегда разделаться с Тьмой.

Удивительно, но едва я ступил на эту дорогу, как покой снизошел на меня в обличье разумения. Ибо я понял наконец, что Моргана скована страхом — страхом перед Артуром, передо мной, перед Царством Лета, как ни хотела бы это скрыть.

Господь и Спаситель, так и есть! Видишь? Спутник всякого великого зла — неодолимый страх. Та, что кажется Владычицей страха, на самом деле — его рабыня.

И это ее слабость! Великий Свет! Это ее уязвимое место. Царица воздуха и мрака не сознается в своем страхе, в своей невыносимой слабости даже самой себе. Она должна казаться бесстрашной и неуязвимой, исполненной той самой уверенности, которую утратила навсегда.

Да, но я-то страшился. Великий Свет, Ты ведаешь, что я познал ужас смерти и отчаянье слабости. Я пережил поражение и горе. Я испытал постыдную беспомощность, да, и жалкое бессилие плоти.

Все это я изведал и выдержал. Я осушил налитую мне чашу и не отвернулся от нее. Я понял, что в этом моя сила. Залог моей будущей победы.

Теперь видишь? Дивно, не правда ли? Замысел Господень тонок, но сколь же искусен и славен в своей тонкости! Аминь!

Скажу тебе, я ликовал. Я вложил обретенное разумение в свою боевую песнь, я сковал из него меч и щит. Я облекся им, как доспехами, и направил коня навстречу испытанию, которого так долго страшился.

Здесь Мирддин замолчал и протянул руку. Я поспешно вложил в нее кубок. Уже совсем стемнело. Холодало. Я подумал, что к утру выпадет сильная роса, но мы у костра останемся сухими.

Я плотнее закутал Мирддина в плащ, принял у него пустой кубок и подлил туда немного воды. Потом снова сел, кутаясь в плащ, и стал ждать, когда Мирддин продолжит рассказ. Неподалеку завел свою печальную и сладостную песнь соловей.